— У холопов спросить трудно было?
— Дык, спрашивали. Ан у княгини на душе все равно тревожно. Как ее супруг венчанный, что с ним? Здоров ли?
— Здоров, — ответил Андрей, поднимаясь по ступеням.
— Отчего же ты хромаешь, милый? — вдруг спросила Полина.
— Я не хромаю, — покачал головой князь.
— Я же вижу. На левую ногу.
— Не хромаю!
— Обожгло ему ногу в походе, — выдал господина Пахом. — Аккурат через колено.
— Андрюша! — Женщина опять кинулась к нему, но теперь Зверев смог объятий избежать.
— Ничего, до свадьбы заживет.
— Да-да, — согласилась жена. — Главное, жив вернулся. Матрена, баню вели стопить немедля. Воды наносите.
— Так горячая еще баня, матушка! Воды добавим, через час париться можно.
— Хорошо, ступай. Горлуша, свет в трапезную принесите, вина бургундского, закуску. Подкрепится князь с дороги, а там в баньку пойдет.
Русская баня особенно хороша зимой. Когда после мороза нестерпимого — да в нестерпимый жар, да пивом на камни плеснуть, да им же и горло промочить хорошенько. В снег или прорубь еще неплохо из парилки выскочить… Однако женщины таким баловством не увлекались, и перед новенькой баней не имелось ни проруби, ни сугроба: снег со двора заботливая дворня убрала. Потому пришлось князю с холопом обходиться только паром и хмельным стоячим медом.
— Сейчас бы еще и девку ядреную, чтобы спину потерла, — мечтательно произнес Пахом. — Да токмо не позволит такого княгиня. Любит тебя, издалека видно, до изумления. Девки никак не подпустит.
В этот миг открылась дверь, и в парную вошла в одной рубашке Полина. Холоп, издав нездоровый утробный звук, скакнул на верхний полок и вытянулся вдоль стены. Женщина опустилась перед мужем на колени, провела рукой по его правой ноге, рассматривая покрытый розовой кожей шрам.
— Бедный ты мой… — Она наклонилась, поцеловала зажившую рану чуть выше колена, ниже, потом поднялась: — Извини. — И вышла из парной.
— И почему я тогда не женился? — сглотнул наверху Пахом. — Дурак, видно, был.
— Кто знает?
— А чего ты, княже, смотрел на нее так, словно она отравить тебя хочет?
— Типун тебе на язык! Полина на такое не способна.
— А я и не сказывал, что…
— Слезай, — оборвал его князь. — Хватит мыться. Надоело.
В трапезной уже был накрыт стол с горячим: полностью запеченный кабанчик примерно с полпуда весом, два лебедя в лотках, рыба, пироги. Пять канделябров заливали светом всю залу, от края и до края. Однако едоков за столом сидело всего трое: Пахом, Полина и сам князь. Правда, женщина ни к чему не притрагивалась. Сидела и смотрела прямо перед собой. Наконец долгую тишину разорвал ее вопрос:
— Ты вернулся навсегда, супруг мой?
— Во всяком случае, надолго, — признался Андрей.
— Значит, уделом управлять сможешь?
— Ну раз я здесь…
В трапезной опять стало тихо.
— Значит, уделом управлять сможешь?
— Ну раз я здесь…
В трапезной опять стало тихо. Спустя несколько минут Полина снова спросила:
— Мне приходить… в опочивальню?
Зверев отложил птичью грудку. Покосился на Пахома, а потом покачал из стороны в сторону головой. Княгиня поднялась, вышла из трапезной.
— Ну я в людскую пойду, княже. — Холоп торопливо допил из кубка вино. — Устал чего-то. И это… хмель пошел.
Андрей посидел еще с минуту, глядя на кубок и блюдо с лебедиными костями, и понял, что больше не хочет ничего. Совсем ничего.
— В этом доме мне кусок в горло не лезет, — передернул он плечами. — Довела.
В спальне горел свет. Два рожка: один возле двери, еще один на сундуке у его изголовья. Стянув с себя рубаху, князь прошелся по тихой пустой комнате и вдруг заметил под кроватью, с женской стороны, какую-то крынку. Присел, приоткрыл крышку. Тут же в нос ударил аромат черемухи. Запаренные листья! С лета, видать, про запас приготовлены.
Теперь Андрей понял, почему от жены всегда пахло черемухой: она натиралась каждый раз, прежде чем лечь рядом. Сегодня, видать, тоже надеялась в одной постели оказаться. Соблазнить его этим запахом, заманить в теплоту мягкой перины, под небесного цвета балдахин, под пухлое горячее одеяло. Придумывала, старалась… И зачем она все это делает? Ведь больше между ними ничего не будет…
Ковер на полу забавный. Два лебедя, и каждый голову другому на спину положил.
Он решительно прошел к одной свече, потушил. Потом к другой, сжал язычок огня пальцами и влез под одеяло. Повел носом. Нет, черемухой не пахло. Здесь она еще ни разу к этим листьям не прикоснулась. Без него…
Утром на сундуке у изголовья стоял букет с желтыми бессмертниками.
— Да уж, не лето, — потянулся он. — Живых ты нынче не найдешь.
Он поднялся, натянул порты, рубаху, накинул заботливо оставленную рядом с одеждой войлочную душегрейку. Пробежался по дому туда, куда даже король ходит пешком, потом выскочил на улицу, растер снегом руки, лицо. Увидел Пахома, неспешно чистящего Аргамаку шерсть.
— Ну что, дядька, сражаться будем? На рогатинах, на мечах?
Холоп отрицательно покачал головой.
— Ты чего? Не выспался? И вообще чего это дом такой тихий? Опять все в церковь ушли?
— Княгиня ушла. В монастырь.
— Ты чего говоришь, Пахом? Какой монастырь?
— В скит на Валааме. По льду с рассветом уехали. И дворня многая с ней подалась.