— Вот проклятие!
Есть сразу расхотелось. Андрей бросил недоеденный кусок на блюдо, схватил подсвечник и пошел наверх.
Спал он в эту ночь крепко, как убитый, с первыми лучами не поднимался — а потому не заметил, когда букет со вчерашними цветами поменялся на новый, с ромашками.
— Черт! Черт, черт! — отпихнул князь расписной глазированный кувшин. — Зачем она это делает? Зачем? Все равно ничего изменить уже нельзя. Ничего! Сегодня же… — Он начал одеваться.
Однако сделать ничего не получилось. Полины не было дома, не было на улице, она не явилась к столу завтракать. Молодой человек ходил кругами, ловя на себе угрюмые взгляды дворни — тяжелые, исподлобья.
Молодой человек ходил кругами, ловя на себе угрюмые взгляды дворни — тяжелые, исподлобья. Но стоило ему повернуться — как бабы тут же отворачивались. А мужиков в доме считай что и не было. Даже Пахом куда-то пропал.
— Стой! — наконец остановил он замызганную холопку в исподней рубахе и переднике, выносившую на улицу бадью с грязной водой. — Княгиня где?
— Прости, Андрей Васильевич, не ведаю.
— Хорошо…
Он вышел на улицу, направился к теткам, выбивавшим коврики.
— Эй, вы давно на улице? Княгини не видели? Где она сейчас?
— Прости, княже, — склонились они до пояса. — Не знаем.
Он развернулся, решительно прошагал на кухню.
— Полина здесь? Нет? Тогда где?
— Прости, господин, не знаем.
— Тогда кто знает?! — Он выхватил саблю и одним махом развалил стол, на котором запорошенная мукой кухарка шинковала лук. — На хрена вы тут торчите, если ничего не знаете?!
— Обед готовим, княже… — Женщина замерла с ножом в руке и заметно побелела.
— Вы хотите узнать, каков я в гневе?
— Не велено… — сглотнула тетка.
— Что не велено?
— Сказывать не велено…
— Дальше, милочка, дальше… — Сверкающая полоска стали коснулась ее подбородка.
— В паломничество княгиня отправилась, господин. Милости у Господа вымаливать… И покровительства… святых чудотворцев Петра и Февроньи…
— Куда?
— К храму нашему… На Боровинкином холме.
— Какое же это паломничество? — опустил клинок Андрей. — Тут ходьбы полчаса.
— Она… Она на коленях пошла, княже. Милости вымаливать. О сохранении покоя семейного.
— Дура, — убрав саблю в ножны, повернулся спиной к кухарке Зверев. — О спасении семьи Богоматери молятся.
О святых Петре и Февронье Муромских кухарка могла бы и знать. Чай, не язычница, не католичка. Эти двое, хоть и были супругами, но спасением браков не занимались. Вот уже не одно столетие они неизменно оставались покровителями влюбленных. И молились им только о спасении любви.
— Черт! Пахом, ты где?! Где холопы наши новые? Чего делают?
Пахома он вскоре нашел. Пополнение из восьми десятков ребят дядька выстроил на жнивье за деревней и учил первым, простейшим приемам обращения с бердышом: как держать, как перехватывать, как закрываться. Громадных топоров на ушкуе и в доме удалось найти всего двадцать три штуки, и теперь они переходили от ученика к ученику, как эстафетная палочка. Глаза мальчишек горели огнем. Видимо, они воображали, как кромсают татар и упырей, а потом собирают добычу и становятся такими же невероятными богачами, как Илья или Изольд.
— Княже! — увидев Андрея, заторопился навстречу дядька. — Дозволь в грехе повиниться?
— Ты еще голову пеплом посыпь, — усмехнулся Зверев. — Ну откуда за тобой грехи? Перестань. Это я у тебя ныне в должниках оказался.
— Вчерась я поначалу детей малых успел в холопы записать. Не думал, не ждал, что столько ладных парней заявится. Опосля, знамо, недоростков заворачивал. Ныне же смотрю: ну куда их в сечу? Дети же еще! Малые, глупые, слабые. Сгинут ни за грош.
— Вот и хорошо, что дети.
Пока вырастут, ты их обучить успеешь, натаскать для битвы. Клинком и бердышом лучше, чем любимой ложкой, владеть станут. Тогда мудрости твоей и порадуемся.
— Не серчаешь, стало быть?
— Нет, конечно. Кормить только их лучше надо. Чтобы мясо нарастало. И к работе тяжелой прямо сейчас приставлять. Чтобы крепли. А то ведь иной холоп и лука не натянет.
— Коли так, — повеселел дядька, — то ты полсотни луков зараз готовь. Пригодятся!
— Приготовлю…
Мысли опять вернулись к серебру. Где его взять? Полсотни луков…
Хотя с другой стороны… Почему бы им пищали не сделать? На то серебро, что за боевой лук мастера просят, железных стволов полсотни сковать можно. А обращаться с ними он мальчишек научит. Не впервой.
Князь стоял, повернувшись лицом к заводи, и увидел далеко внизу, как по излучине дороги под руки ведут полную женщину. Подол ее рубахи спереди был темным, ноги — тоже. В крови, что ли?.. Княгиня… Пожалуй, ближайшие два-три дня она и вовсе ходить не сможет. Какая уж тут ругань и плеть?
— Ты слышишь меня, княже?
— В другой раз, Пахом. В другой раз.
К ужину Полина, естественно, не вышла, как не появилась и к завтраку. Андрей маялся между естественным желанием навестить больную и необходимостью выдержать характер. При всем том букет у его изголовья утром сменился высокими разноцветными люпинами. Неужели сама приходила? Холопкам такие поручения обычно не доверяют.
Что тут оставалось делать? Других забот у князя Сакульского считай что и не было. Удел его трудился с размеренностью хорошо отлаженного механизма: крестьяне занимались землей, дожиная последние участки ржаных полей; у Ладоги стучали топорами корабельщики, готовясь начать работу; крутилось мельничное колесо, каждый день отправляя по мощеной дороге несколько возков с обрезными досками. С женой… Заняться женой тоже как-то все не получалось. На охоту, что ли, опять отправиться?