— Дикарь! Дикарь…
Каюта отозвалась многоголосым женским хором, исполняющим хоралы на неведомом языке. Свет мигнул, приглушился, опора качнулась навстречу.
— Любимая моя, родная, единственная!
В эти мгновения горячего безумия Андрей сам верил в свои слова, всеми силами прорываясь вперед в сладкой любовной битве.
И вдруг все исчезло. Настала темнота, тишина. Он стоял один и не мог ничего понять…
— Лютобор, это ты? Черт тебя побери, почему ты всегда дергаешь меня в такие моменты?!
— Какие моменты? — ответил ему жалобный женский голос. — Проклятая автоматика! Я забыла дать команду фиксации режима. Свет!
Каюта опять стала яркой. Однако в ней пропала всякая мебель, все выступы и банкетки, а женщина, морщась, лежала на спине на полу.
— Ушиблась? — присел рядом князь.
— Потом разберусь… — Она обхватила Андрея за шею и привлекла к себе. — Сумерки хочу!
* * *
Свет зажегся неожиданно, заставив Любу недовольно поморщиться и уткнуться носом Андрею в грудь. Тишину разорвал бравурный марш.
— Это будильник? — пригладил ее волосы Зверев.
— Да… — зевнула космонавтка. — Опять на смену. Два завтрака класса «спорт»! Интересно, что система контроля мне теперь в файл напишет? — Она повела плечами, откинулась на спину и стала загибать пальцы: — Отказ от сна, нарушение диеты, превышение нормы питания, интим в рейсе, перерасход воды плюс галлюцинации.
— А откуда галлюцинации?
— Разве ты забыл, что тебя на космическом корабле быть не может? Если, конечно, не поверить в то, что тебя забросило колдовством из прошлого. Дикарь…
Она коротко чмокнула его в губы, поднялась и ушла в душевую. Через минуту вернулась уже в эластичном облегающем комбинезоне, застегнула на поясе ремень с двумя тонкими сумочками. Подняла голову на князя, пожала плечами:
— Как тебя одеть, не представляю. Загрузка костюмами посуточная идет.
— Я не гордый, вчерашнее возьму…
Зверев направился в душ, наскоро ополоснулся, чуть подождал, дав горячему воздуху себя подсушить, после чего привел волосы в порядок и присел к столу напротив женщины, помешал трубочкой красно-зеленое пюре:
— И что теперь будет? Уволят?
— За что?
— Ну ты сама перечисляла…
— Ерунда, на программный сбой спишут, — отмахнулась Люба. — Кто же в твое существование поверит? Значит, и все сопутствующее — сбой в системе. Опять же, панели выгорели…
— Меня ведь вся команда видела!
— А кто их спрашивать станет? Полетные журналы систематизируются автоматически, выговоры и поощрения начисляются по нормативам.
Опять же, панели выгорели…
— Меня ведь вся команда видела!
— А кто их спрашивать станет? Полетные журналы систематизируются автоматически, выговоры и поощрения начисляются по нормативам. Если аварии не случилось, то все, что в алгоритм не укладывается, всегда на сбои валят. Ну разве внеплановый медосмотр пройти заставят.
— Может, тогда еще по завтраку?
— Не успеем, — засмеялась женщина. — Да-а, на тебе столько мяса наросло, что полторы порции нужны. Дикарь. Пошли.
Вскоре они прибыли на центральный пост — серый и унылый, с белым овальным потолком и обычным полом.
— Привет, Рита. Как тестирование?
— Часа два назад закончилось, все в пределах допустимой погрешности… Как себя чувствуешь? Какая-то ты невыспавшаяся, Люба.
— Не завидуй, везения не будет. Пройди по служебному и модульному уровню, проверь контакт с баржами, потом доложишь.
— Только пообедаю, хорошо? — поднялась из кресла космонавтка.
— Конечно.
— Чего-то я не понял, — оглянулся на уходящую космонавтку Андрей. — Вы по какому графику работаете?
— По скользящему. Шестнадцать часов смена. Восемь часов сна, два часа на прочие нужды.
— Так в сутках же всего двадцать четыре часа!
— На космофлоте за сутки приняты двадцать шесть часов. Физиологическая норма. — Она прошлась по рубке, оперлась ладонями на пульт. — Странное ощущение. Я знаю, что встретила человека из дикого, невероятного прошлого. Наверное, нужно что-то спросить, узнать. Ведь ни у кого больше такого шанса не появится. А чего спрашивать, не знаю. Слушай, Андрей… Плохо, наверное, там было? Ну в шестнадцатом веке?
— Да уж получше, чем здесь.
— Что-о? Ты хочешь сказать, что вы там, полторы тысячи лет назад, жили лучше, чем мы сейчас?
— А ты когда-нибудь пробовала запеченного целиком, молочного поросеночка, покрытого хрустящей румяной корочкой и с большущим зеленым яблоком во рту?
— Это же ужасно!
— Ужасно жрать пластмассовые сухари, которые к тому же после жевания выплевывать нужно.
— Зато у нас у всех здоровая эмаль, здоровые зубы.
— Что-то не помню, чтобы мои холопы жаловались на кариес. А ты хоть раз в жизни спала на сеновале, а, Любовь моя? — Андрей наклонился к женщине. — Когда падаешь в это огромное хранилище, как в океан, пахнущий мятой, зверобоем, ромашками, медом, когда тонешь во всем этом податливом богатстве, зарываешься в нем с головой — и тебя уже никто не найдет, никто не разлучит с тем, кому позволено разделить с тобой это наслаждение…
— Мы не станем заниматься этим на центральном посту! — уперлась ему в грудь ладонями космонавтка.
— Да? — Князь отодвинулся, провел рукой над пультом. — Горби, загрузи энциклопедию. Возможно, принцессе захочется узнать, что такое проводы зимы, Рождество и штурм снежной крепости, что такое лапта, межа и городки, что такое праздник Ивана Купала, сотовый мед и уха из только что пойманной форели. Или, может быть, ваши прикроватные «симуляторы» способны передать, что такое настоящий вкус, настоящий запах? Настоящий страх и настоящий восторг? Что такое играть с людьми, а не с компьютером, и веселиться с друзьями, а не с системным блоком?