— Ты смотри, княже, — привстал на стременах дядька. — Мост!
— Слишком громко сказано, — поморщился Андрей. — Какой мост? Перекинули через Вьюн дюжину хлыстов — и все.
— Однако же с берега на берег ездить ныне легко, — парировал Пахом. — Да и снизу на долбленке али на струге без мачты проскочить можно.
— Можно, можно, — буркнул Зверев, окончательно останавливаясь. Несколько минут он созерцал новую постройку, потом обернулся к молодым холопам: — Ну чего застыли? Матери вас, почитай, год не видели. Скачите по домам! Лошадей прислать али привести не забудьте. Чужие…
Илья с Изольдом второго приглашения ждать не стали — сорвались с места в карьер, перемахнули реку и скрылись за овином старосты.
— Умница какая твоя княгиня, Андрей Васильевич, — прицокнул языком дядька. — Иной боярин из похода возвернется — ан деревни его все разорены, приказчик с казной сбежал, в доме все разворовано, дети плачут, а баба серебро трясет. Дабы с добычи его, с жалованья царского себе платье новое али самоцветы купить. Мы же, как ни вернемся, удел все краше и краше становится. То мельницу по твоему наказу княгиня поставит, то храм Божий. А ныне, вишь, на усадьбу замахнулась. И с корабельщиком новгородским все сладила. Повезло тебе с нею, княже, ох, повезло. Хоть в этом Бог милостив оказался.
Зверев хлопнул скакуна по крупу, натянул правый повод. Конь, ничего не понимая, крутанулся на месте, а когда всадник отпустил узду, помчал вверх по холму. На крыльце кто-то громко заголосил, кинулся в дом. Заметались меж бревен бабки с длинными узкими циновками.
С холмика, как оказалось, открывался отличный вид на мельницу, на заливчик под водопадом и причал, возле которого скучал без дела стройный морской ушкуй. Вытащил его, стало быть, Рыжий, не бросил.
— Здрав будь, отец родной… — подошла к князю незнакомая дородная тетка лет сорока в одной исподней рубахе, вдобавок влажной то ли от пота, то ли еще отчего. — Заждались, милостивец.
— Заждались, милостивец.
— И тебе долгих лет.
Андрей спешился, кинул ей поводья коня, сам медленно двинулся к крыльцу. Там суетились еще несколько кое-как одетых женщин. Наконец открылась и закрылась дверь, тетки отхлынули в разные стороны. Вперед вышла Полина и, спустившись на пару ступеней, склонила голову:
— С возвращением, дорогой мой супруг.
— Здравствуй, супруга, — кивнул, стоя внизу, князь.
— Прости, что в таком виде дворня тебя встретила. Баня у нас протоплена, хотели мыться идти. Завтра суббота, к причастию надобно…
— Ничего страшного. Идите, купайтесь.
— Я бы хотела показать тебе наш новый дом, муж мой. — Полина стала еще упитаннее. Розовые щеки даже свисали, как у бульдога. Живот выпирал во все стороны через бархатное платье, руки лоснились. Волосы закрывал простецкий деревенский платок, который рядом с иноземным дорогим нарядом казался гнилым листом, принесенным ветром и оброненным на голову. — К тому же ты ведь проголодался с дороги? Я велела собрать на стол в трапезной.
— Хорошо, покажи.
Андрей поднялся на крыльцо. Тетки испуганно отпрянули, прижались к перилам. Неужели он такой страшный?
Дом все еще пах опилками, смолой, дышал влажностью. Сейчас, в летний зной, это было даже приятно, но зимой — будет холодно. А топить нельзя: тепло от печки изнутри бревна высушит, снаружи они сырыми останутся. Их все и повыворачивает.
— Сухого леса не было, супруг мой, — неожиданно заговорила Полина. — Пришлось рубить из того, что есть. Надеюсь, за лето бревна успеют осесть и подсохнуть. Как считаешь?
Андрей вспомнил, что жену следует постоянно ругать и наказывать — но ведь она была совершенно права. Где жить целый год, пока дом просохнет? В тесной и гнилой деревенской избе?
— Да, будем надеяться.
— Справа я решила сделать людские комнаты, оружейные, кладовые. В конце там кухня будет и подпол для овощей…
Пол был белый, толстые доски не прогибались под ногами, лежали, словно каменный монолит. От входа к лестнице и ко всем коридорам тянулись циновки.
— Слева трапезная, две гостевые комнаты. Наши жилые комнаты наверху. — Полина пошла вверх по лестнице, и ступени жалобно заскрипели.
Здесь везде лежали уже не циновки, а тряпочные коврики. Коридор упирался в торцовые окна, а потому в нем было светло.
— Наша опочивальня здесь, — указала княгиня на дверь сразу за лестницей. — Снизу печь будет стоять, еще не сложили. Придется у новгородцев печника просить, наш высокие выводить не умеет. Но пока не к спеху. Все едино топить пока нельзя.
Андрей толкнул дощатую створку, вошел внутрь… и замер. Созданная Полиной опочивальня как две капли воды походила на ту, в которой столько дней его встречала Людмила Шаховская. Такой же балдахин, такая же перина, так же повернута боком к окну, ногами к входной двери. И даже цвет балдахина точно такой же!
«Ее нужно ругать, придираться, — опять вспомнил князь. — Выпороть несколько раз, как только появится повод. Или просто так побить, без повода».
— Цвет какой… — пробормотал он.
— Что ты молвишь, князь? — напряженно переспросила Полина.
— Ничего, — отмахнулся Зверев. — Показывай дальше. Может, там найдется к чему прицепиться.