— Извините.
— Извините-извините, — сердито проворчала толстая женщина с клетчатой сумкой, на ходу жующая сосиску в тесте, — а людям прохода нет… А это еще что за чучело?! — Она обнаружила мужика на полу. Окинув его орлиным взором, женщина откусила изрядный кусок своей сосиски и, жуя, принялась деятельно наводить порядок:
— Мужчина, вы что здесь расселись? Здесь вам не мастерская народного творчества! Людям же пройти надо. Немедленно освободите проход.
Мужик, никак не реагируя на ее вопль, сделал последнее движение рукой, внезапно поднял голову и в упор посмотрел на Виктора:
— Ну как, похоже?
— На… что? — оторопело спросил тот.
— Мужчина! Я к вам обращаюсь! — Голос женщины поднялся до визга. — Как не стыдно, а еще в костюме…
— На твое дело, — серьезно ответил мужик, не обращая никакого внимания на скандалящую женщину. — Разве ты не творишь его так же, как и я, в окружении непонимания, раздражения, зависти… иногда даже ненависти.
Виктор непонимающе уставился на странного человека. Он был совершенно не готов рассуждать на философские темы здесь, в подземном переходе метро, в утренний час пик.
— Разве этим определяется место и время? А не готовностью человека к тому, чтобы задуматься над собственной жизнью? — усмехнулся тот, каким-то образом угадав его мысли. — Один мой знакомый вообще жил в бочке. И это нисколько ему не мешало заниматься подобными размышлениями. Потому что, когда ты действительно к этому готов, совершенно все равно, где этим заниматься.
— Какая наглость! — снова взвился голос. Но теперь и Виктор не обращал на него внимания. Он вообще выключился из всего окружающего, уставив взгляд на вазу, стоящую на гончарном круге, и напряженно размышляя над всем, что ему сказал этот странный мужик. А тот внезапно вскочил на ноги и, сняв готовую вазу с круга, кивнул Виктору и двинулся вверх по лестнице эскалатора. А Виктор вдруг жгуче почувствовал, что ему непременно надо продолжить этот разговор. Он уже давно сам размышлял над чем-то таким, пытался разобраться, действительно ли торговля колбасой — это именно то, чем он хочет заниматься в жизни. Или надо бросить все и заняться чем-нибудь еще.
Или надо бросить все и заняться чем-нибудь еще. Либо, может быть, всем этим надо заниматься как-то по-другому…
Мужик уезжал наверх, и Виктор рванулся было следом, но внезапно ему в рукав вцепились пухлые женские пальцы.
— Мужчина, будете свидетелем… так вот, товарищ сержант, прямо здесь и сидел. Проходу мешал. Хулиганил, в общем!..
Мужика Виктор догнал только на платформе Филевской линии. Тот стоял у края и рассматривал вазу, которая за то время, пока Виктор отбрыкивался от тетки и бежал вверх по эскалатору, из блестяще-коричневой, цвета мокрой глины, превратилась в ноздревато-бежевую, как будто мужик успел ее обжечь. Когда Виктор, запыхавшись, подлетел к нему, мужик обернулся и внезапно спросил:
— Ты знаешь, что на самом деле означает слово «профессия»?
Виктор сглотнул от неожиданности. Это-то к чему? Мужик улыбнулся и, понимающе качнув головой, заговорил:
— Впервые определение того, что такое профессия, дали иезуиты. Среди них, знаешь ли, было много умнейших людей. И они действительно свято веровали. Но у них была проблема. С одной стороны, они были монахами, а с другой — им приходилось совершать поступки, которые шли вразрез с общепринятыми монашескими канонами, а иногда даже напрямую противоречили им. Например, пропускать время молитвы или даже жениться. И это часто ломало их гораздо сильнее, чем все иные невзгоды. И тогда они совершили такое действие — они привнесли в идею абсолютного служения Господу нашему возможность делать это нерелигиозным, неканоническим путем. И именно это они определили как professio. — Мужчина улыбнулся и, внезапно заглянув в глаза Виктору, спросил:
— А ты чем занимаешься в этой жизни?
— Я… — Виктор растерянно пожал плечами. А что отвечать-то? Колбасой торгую?
Мужик усмехнулся:
— А что, разве это недостойное занятие? Если, конечно, верно им заниматься. В жизни вообще нет недостойных занятий, если ими, конечно, заниматься верно. Хотя те же иезуиты считали, что настоящими professio для не иезуита могут быть только военное дело, архитектура, врачевание и дипломатия. Но ведь если понять и принять принцип, то что мешает превратить в professio любое другое занятие?
— Ну… я пытаюсь, — сглотнул Виктор, — учебники читаю, на заочный вот поступил…
— Я не об этом, — мягко уточнил мужик. Виктор потерянно замолчал. Мужик покачал головой:
— Ну, на самом деле ты делаешь не так уж и мало. Благодаря, в первую очередь, твоим заботам несколько десятков человек могут вполне сносно существовать, растить детей, обихаживать стареньких родителей. Это неплохо. Но тем же самым занимаются, например, и семейства диких лосей, косяки птиц или волчьи стаи.
А что именно из того, чем ты занимаешься, дает тебе право именовать себя человеком?
В этот момент к платформе, грохоча, подошел поезд метро. Мужик мягко улыбнулся и, кивнув Виктору на прощание, шагнул в открывшиеся двери. Двери закрылись, поезд тронулся. Виктор проводил его долгим взглядом… как вдруг над ухом послышался удивленный возглас Соньки: