Они опять отошли к воде, и о чем говорили дальше, я не слышал. Костер между тем разгорелся, и я с нетерпением ждал, когда закипит вода, чтобы засыпать крупу. Есть хотелось зверски. Наконец в котелке забулькало, я вытащил из торбы мешочек с крупой, но насыпать ее в котелок не успел. Совсем близко послышались возбужденные голоса и возле костра объявились пропавшие спутники дьяка.
— Вот он, смерд, где прячется! — закричал круглоголовый и, подойдя ко мне вплотную, ударил сапогом по злополучному котелку. Тот упал в костер и мой предстоящий ужин столбом пара поднялся в небо. Это было уже слишком для одного вечера. Меня словно пружиной подбросило.
— Ты что сделал! — закричал я на парня.
Он, не отвечая на прямо поставленный вопрос, развернулся и картинно, с плеча, попытался ударить меня кулаком в лицо. Естественно я так и стоял как манекен и ждал, когда он мне подобьет глаз или расквасит нос! Эти уж мне народные разборки! Я спокойно отклонился от его кулака, поймал руку, дернул на себя и подставил ногу устремившемуся вперед телу. После чего оно вместе со своим шикарным оружием и цветным поясом вслед за моим котелком полетело в костер. Теперь новый отчаянный крик огласил пустынные окские просторы. Малорослый товарищ тотчас бросился на помощь другу и тоже оказался на земле. Короче говоря, повторился утренний тренинг.
Оба «шефа», забыв о солидности, бросились к нам посмотреть, что здесь происходит. А происходило здесь следующее: поверженные парни не сдались на милость победителя, а разом вскочили на ноги. Круглоголовый, успевший за считанные секунды одновременно ошпариться паром, опалить бороду и обжечь огнем лицо, не нашел ничего более умного, как обнажить свою плохонькую татарскую саблю, в которой если что и было хорошего, то это пижонские красные ножны.
Сделал он это зря, так как после всего случившегося явно плохо меня видел. Его соратник, павший уже не в сам костер, а на приятеля, встал с ним плечом к плечу и для острастки просто положил руку за эфес. Похоже, что меня собрались порубить в капусту. Поэтому мне не оставалось ничего другого, как наклониться к ложу, на котором недавно возлежал Федор, и извлечь из-под елового лапника ятаган.
Все эти простые действия вызвали очень негативное отношение к самому факту моего существования на земле. Приличия не позволяет передать все слова, которые в мой адрес всего за несколько секунд сказали эти славные молодые люди. В общий ор внес свой вклад и дьяк, которому вольное обращение с его клевретами, видимо, не понравилось в принципе, потому он начал кричать еще на подходе:
— Рубите его, варяга! — далее шла подробная аттестация сначала моих душевных качеств, а после эмоциональная аттестация соратников.
В общий ор внес свой вклад и дьяк, которому вольное обращение с его клевретами, видимо, не понравилось в принципе, потому он начал кричать еще на подходе:
— Рубите его, варяга! — далее шла подробная аттестация сначала моих душевных качеств, а после эмоциональная аттестация соратников.
Мне не осталось ничего другого, как, не обращая внимания на общую суматоху, стоять на месте, предупреждающе опустив конец клинка, и ожидать, чем все это кончится.
Кончилось же все быстро. Первым на меня бросился ослепленный огнем и яростью круглоголовый. Саблей он владел так же лихо, как и кулаками. Размах у него был эпический, а вот на хороший удар силы и ловкости явно не хватило. Я без опаски его парировал и, пользуясь преимуществом казачьего оружия, просто перерубил пополам дешевый легкий татарский клинок, откованный на коленке кузнецом-любителем.
Произошло это так быстро, что низкорослый не успел учесть ошибку товарища. Он точно повторил его неудачный выпад и тоже оказался без главной части сабли с одним эфесом в руке. Теперь у них остались только кинжалы. И дьяк за спиной, кричащий как на пожаре:
— Кончай их! Кончай!
Сначала я подумал, что он имеет в виду нашу компанию, но потом понял, что дьяк недоволен своими оруженосцами и призыв обращен не к ним, а ко мне. Однако идея порубить в капусту подневольных охранников мне не понравилась. Парни тоже не пришли от нее в восторг. Они уже начали приходить в себя от неожиданности и вместо того, чтобы ради престижа бросился на амбразуру, синхронно попятились.
— Руби! Руби! — вопил командир, который мало того, что съел мою кашу, захотел получить на халяву еще и незабываемое кровавое зрелище.
Впрочем, всё решилось без моего непосредственного участия и, тем более, смертоубийства. Спустя несколько секунд рубить оказалось просто некого. Мои противники, чтобы не доставить шефу удовольствие, развернувшись на месте кругом, исчезли в ночной тьме.
— Ну, что же ты! — недовольно воскликнул дьяк. Потом добавил, обращаясь к прибежавшему вслед за ним на место происшествия боярину. — Глухаря забираю себе!
— Как же так, Дмитрий Александрович, мне он самому нужен, — возразил тот, — тебе он для забавы, а с кем мне в Крым бежать! Видишь, как он себя показывает!
— Ничего, другого найдешь, такой швали в любом кабаке на грош полушка.
— Но может, он и сам к тебе не пойдет, парень-то норовистый!