— Что с ним будет, с нашим дроми? — спросила Майя. — Он превратится в этого… как ты сказал… в зонг-ап-сидура… И что потом?
— Проживет еще лет пятнадцать или двадцать, не более того. Их век недолог. — Марк в свой черед взглянул на пленника — Если бы он остался в клане, то занял бы важный пост. Старших-под-Большими не так уж много. Нам говорили, что до этого возраста доживает один из пятисот или тысячи синн-ко.
— Значит, можно считать, что он пожертвовал блестящей карьерой, — с улыбкой промолвила Майя.
— Но почему?
— Этого я не знаю, тхара.
— Но ты ведь можешь спросить?
— Боюсь, он не поймет вопроса, а я — ответа. Я улавливаю лишь его эмоции, намерения, побуждения… иногда, очень смутно, визуальные образы. Слишком мало для передачи абстрактных понятий. — Не спуская глаз с огромного существа, Марк потер виски. — Он перешел на нашу сторону — выходит, предал своих… Но как спросить об этом? Есть ли у них термин «предательство»? И понимают ли они под этим словом то же самое, что мы? Ни один земной эксперт этого не знает.
— Разве нельзя спросить у дроми, обитающих на Данвейте? У тех, что живут в мире с людьми?
— Можно было бы спросить, но спрашивать должны специалисты, а это невозможно — отец говорил мне, что лоона эо не допускают на свои планеты земных ученых. Данвейт, Тинтах и все остальные миры предназначены только для наемников, и все, что мы знаем о мирных дроми, получено из вторых рук. Кроме того, у них нет клановой структуры, и они во многом отличаются от своих сородичей — тех, с которыми мы воюем. Они уже другие. Кро Лайтвотер называл их общество осколочной цивилизацией — в том смысле, что они откололись от империи дроми и сотворили нечто новое. Новый мир, новую культуру, новые обычаи…
Дроми внезапно пошевелился и открыл глаза.
— Смотрит… — зачарованно прошептала Майя. — Он смотрит на нас!
— Ну что же, — произнес Марк, не очень удивленный, — затем и даны глаза, чтобы смотреть. Наверное, он уже выспался.
Ноги дроми распрямились, и он внезапно скакнул к перегородке. Он двигался с легкостью, неожиданной для такого огромного существа. Каждая из его нижних конечностей была толщиной с солидное бревно, и верхние не слишком им уступали.
Раскрылась пасть, пурпурный язык метнулся между острых зубов. Было ли это признаком угрозы или недовольства?.. Пожалуй, нет, решил Марк, анализируя эмоции пленника — тот казался возбужденным, но не питал к людям враждебных чувств. Собственно, и пленником он не был. То, что он очутился здесь, стало его сознательным выбором.
Дроми царапнул когтем переборку, оставив на прочном пластике заметный беловатый след. Когти на его лапах были острыми, длиной в половину человеческого пальца.
— Он хочет привлечь наше внимание. Хочет что-то сказать или спросить, — молвила Майя. — Ты не мог бы?..
— Да, я постараюсь. — Кивнув, Марк отступил от разделявшей их стены, сел в кресло и смежил веки. Закрывать глаза при вхождении в транс было не обязательно, но это помогало сосредоточиться. Его опыт ментальной связи был невелик; не стоило пренебрегать любой мелочью.
На этот раз он без труда вошел в контакт. Чудилось, что дроми старается ему помочь, и Марк решил, что тот желает сообщить нечто очень важное. Это не касалось ни Патриарха, ни предстоящей схватки с кланом, захватившим Тхар, и ничего другого, кроме пленника; сам не зная как, Марк догадался, что речь идет о личной судьбе именно этого дроми. Нашего дроми, как назвала его Майя.
Не открывая глаз, он произнес:
— Ему хочется обсудить свое будущее. Думаю, у него есть какие-то планы на этот счет. Не уверен, что сумею их понять, но точно одно: к тем, кто воюет с нами, он возвращаться не собирается.
— Дроми должен жить с дроми. Мы для него неподходящая компания, — сказала Майя. Она смолкла, задумавшись, но через немногие секунды Марк снова услышал ее голос: — Те, кто воюет с нами, не единственные дроми в Галактике. Ты сам об этом говорил. Слышал ли он про тех, других дроми? Хочет ли отправиться к ним, в миры лоона эо? На Данвейт или Тинтах?
— Я не знаю, как сообщить ему об этом.
Я не смогу… — начал Марк и внезапно осекся. Он хотел сказать, что Данвейт, Тинтах, любые названия звезд, планет и галактических рас, принятые у людей, для дроми всего лишь пустой звук. Но кажется, это было поспешным заключением. Имя порождало образ, но не фигуру и лицо лоона эо и не пейзажи их планет, которые он видел в голографических записях, а нечто более сложное, многогранное, описывающее объект с такой подробностью, что в письменной или устной передаче понадобились бы сотни или тысячи слов. Сам того не понимая, Марк прикоснулся сейчас к далекому будущему, к предвестнику универсального метаязыка, где одно понятие, одна-единственная мысль заменяли сложные долгие переговоры. Этот метод коммуникации еще не являлся достоянием галактических рас, но, как всякий феномен, вызванный к жизни прогрессом разумных сообществ и контактом между ними, должен был непременно появиться — через тысячу, или десять тысяч лет, или, возможно, в совсем необозримом грядущем.
Способность создавать такие образы была для Марка первым потрясением, вторым же стало то, что дроми его понял. Возможно, их ментальные поля находились сейчас в некоем резонансе, который происходит в те моменты, когда мысли партнеров близки, и оттого понимание является более всеобъемлющим и четким; возможно, с каждым сеансом мысленной связи росли умение и опыт Марка либо отклик дроми делался яснее — но, так или иначе, его ответ не допускал двух толкований. Мысль-согласие сопровождала эмоция довольства или чего-то похожего на радость, хотя ручаться за такое впечатление Марк бы, пожалуй, не рискнул. Если бы дроми являлся человеком, можно было бы думать, что речь идет о его заветной мечте, о чем-то, чего он желал с отчаянной и безнадежной страстью, об идее, владевшей им много лет. Но дроми не был ни человеком, ни даже гуманоидом, так что приписывать ему такие чувства не стоило.