— Марк! — раздался голос Пьера. — Мы их прикончили, Марк! Всех, кроме этого урода!
Повернувшись, он зашагал к площади.
Там, среди камней, лежала чертова дюжина дроми, истыканных иглами, и от их трупов тянуло смрадом. Близнецы Семеновы собирали оружие, которое, по анатомическим причинам, для гуманоидов не годилось — ладонь у зеленокожих была устроена иначе, а пальцы снабжены солидными когтями. Взрослые члены команды окружали последнего живого дроми, самого крупного Старшего-с-Пятном; он стоял в позе покорности, слегка наклонившись вперед и опустив могучие рука. Панчо Сантьяго держался сзади, изготовив для стрельбы игломет, девушки и Пьер хмуро разглядывали пленника. Марк их понимал; одно дело — убить в бою, и совсем другое — лишить жизни разумное существо, что просит о пощаде.
— Что будем с ним делать? — спросил Пьер. — Это ведь важный ублюдок! Пятно-то какое здоровое!
— Что с пятном, что без пятна, один черт, — пробурчал Сантьяго. — Снимем сбрую, расколем шлем, и пусть скачет в Западный Порт за тыщу двести километров. Или задохнется через полчаса, или каменные дьяволы сожрут… — Панчо сплюнул и ухмыльнулся. — Если, конечно, не побрезгают.
— Он бросил оружие, — молвила Ксения, взглядом прося поддержки у Майи. — Едва мы начали стрелять, он бросил эмиттер и лег на землю. Может быть…
Она замолчала.
— Отправим его в штаб? — Майя положила ладошку на плечо Марка. — Ты можешь с ним поговорить? Вас ведь, наверное, учили… Или в твоем шлеме есть транслятор?
— Таких трансляторов не существует, и говорить я с ним не могу, — сказал Марк. — Никто не может, ни люди, ни хапторы, ни кни'лина — гортань у нас устроена иначе, и сильно различается семантика. Средство общения только одно — язык лоона эо, но полагаю, он с. ним незнаком. Я, кстати, тоже.
— Ну и что ты предлагаешь? — поинтересовался Пьер.
Марк оглядел пленника. Дроми как дроми: зеленоватая чешуйчатая кожа, когтистые лапы, короткие ноги-бревна, лягушачья пасть на безносом лице… По что-то подсказывало: это создание необычное, не такое как другие жабы, и странность его не связана с рангом Старшего-с-Пятном или с особым положением в иерархии дроми. Что-то совсем иное, более личное, если понятие «личность» применимо к этой расе…
Закрыв глаза, он попытался прощупать ментальное поле зеленокожего. Так, как когда-то учил отец: не налаживать связь на мысленном уровне, что совершенно бесполезно, но уловить эмоции, ту ауру сильных ощущений, что генерирует в моменты стресса любое существо. Разбирайся с ними, советовал Вальдес-старший; чувства временами говорят не меньше, чем слова и мысли. Страх или радость, ненависть или приязнь, удовольствие или боль… то, что лежит в основе подсознательных реакций…
Страха дроми не испытывал, равно как ненависти или приязни к людям. Спектр его эмоций вообще оказался на удивление скудным — или, возможно, его ощущения были настолько чуждыми Марку, что он не мог ни обозначить их каким-то термином, ни, тем более, понять. Пожалуй, самым мощным и ясным чувством являлось сожаление, будто бы дроми не хотел умирать лишь по одной-единственной причине: имелись у него дела — долг?.. обязанность?.. забота?.. — оставшиеся незавершенными. Он собирался что-то сделать — сейчас?.. или в будущем?.. — но не успел, и это его тяготило. Очень сильно, понял Марк, так же, как его самого терзала память о гибели «Мальты», трех фрегатов и сотен товарищей по оружию.
Он поднял веки, взглянул на Ксению и, дождавшись ее кивка, произнес:
— Мы встретились с чем-то непонятным. Это изгой, отщепенец или, возможно, психически аномальный субъект. Он не испытывает вражды к людям и не стремится нас уничтожить. Я думаю, лучше его отпустить. Ты как считаешь, сестренка?
Ксения снова кивнула.
— Отпустить, так отпустить, — пробурчал Пьер.
— Отпустить, так отпустить, — пробурчал Пьер. — Вы Вальдесы, вам виднее.
Он не спросил, каким образом брат и сестра пришли к такому заключению — о Вальдесе-старшем и его потомках ходили определенные слухи, не обидные для их семьи, а, скорее, прибавлявшие их роду уважения. На Тхаре не считалось зазорным иметь какой-нибудь пунктик — скажем, гнать ром из пьяного гриба, возиться с сирендами, коих никто не мог приручить, или, как в данном случае, заглядывать в чужие души.
— Скажи ему, чтобы уходил, — с явным облегчением вымолвила Майя. — Пусть убирается!
— Сказать не могу. — Марк улыбнулся девушке. Ее ладонь все еще лежала на его плече, и от пальцев Майи струились теплые нежные токи. — Сказать не могу, — повторил он, — но попытаюсь объяснить.
Положив бластер и лазерный хлыст на землю, Марк вытянул руку к пленнику, затем показал на летательный аппарат. Зеленокожий моргнул, нижние веки приподнялись, закрыв глаза, и снова опустились. Он все еще стоял в позе покорности, но в спектре его эмоций возникла новая нота, что-то сродни удивлению. Иди и живи, мысленно произнес Марк и представил скачущего к машине дроми. Иди и живи! Сегодня ты не уйдешь в Великую Пустоту.
Пленник выпрямился, приложил когтистую лапу к пятну на животе, что-то проскрипел и медленно побрел с площади.
* * *