Лапы все еще слушались меня не так, как подобало воспитанным конечностям, но передвигаться я уже смог без особых проблем. Да и голове заметно полегчало. Путь назад к терему прошел в значительно более жизнерадостном настроении.
Солнышко светит, дятлы чирикают. Тьфу, заклинило меня на этих красноголовых монстрах. Ну, в смысле петухи заголосили.
Всего только минут десять был за гранью (с того момента как проснулся), а какие идиотские мысли одолевали. И тебе пробежки, и тренировки… Такая мура в голову лезла, я и так хорош.
— Ну что, дурень усатый, тяжела головушка?
Так ласково меня в этом доме величает только Кузьминична. Точно, вон она стоит на крыльце — руки в боки.
Только не надо мне сейчас морали читать. Я и так все знаю, тем более на безопасности нашей ненаглядной Селистеночки это не отразится. Я свою грань хорошо знаю, к тому моменту, как она проснется, я буду как огурчик. Кузьминична, а у тебя немного медовушки нет, а? Не похмелья ради, а токма ради поправления здоровья.
Домоправительница внимательно посмотрела в мои честные глаза. Это сколько угодно, я чист как стеклышко.
— Ладно, пошли, но только первый и последний раз.
Кузьминична, ты просто чудо! Как скажешь, конечно, первый и не последний раз, мое слово верное!
Старая нянька нахмурилась, пошлепала губами, пожала плечами и махнула мне. Мол, пойдем.
Через четверть часа я вышел из погреба во всей своей красе. Глаза и шерсть сияли на солнце, под шкурой переливались железные мышцы, хвост степенно покачивался из стороны в сторону. От старых проблем остался только легкий гул в голове, но по сравнению со всеми остальными проблемами это было сущей ерундой.
Тут мой зоркий взгляд упал на старого полосатого приятеля, оставившего совсем недавно на моей мордашке царапину. Он вышел на крыльцо и внимательно уставился на меня. Я тут же скукожился, прижал уши и подогнул лапы. Кот аж подпрыгнул от удовольствия и, ехидно мяукая, направился мне навстречу.
Для полноты картины я тяжко вздохнул и опустил пасть пониже. Счастью котейки не было предела. Мягкой, пружинистой походкой он подошел ко мне, зашипел и продемонстрировал всем своим видом, что на этот раз простой царапиной мне отделаться не удастся.
За мгновение до выпада когтистой лапы я прыгнул на него, смял массой (я всегда говорил, что чахлым на свете труднее) и с огромным удовольствием вдавил его в дворовую пыль. Велик был соблазн придушить этого полосатика раз и навсегда, но я всегда был великодушен и милостив к поверженным врагам. Чуть придушив котика (только для того, чтобы лапками с коготками не махал), я вернулся к уже полюбившейся мне кадке и окунул Барсика освежиться.
Между прочим, я поступил гуманно и благородно: сами посудите, где это видано, чтобы врагов после битвы в бане парили? Он слегка испачкался, а я его ополоснул. Надо будет Кузьминичну попросить, чтобы она дала указание воду в бочке сменить, после кота я оттуда даже водицы испить не смогу, вдруг он больной был.
Хотя почему был? Вон он и сейчас есть. Лапками машет, пищит чего-то, ушки прижаты, по воде лупит, а выбраться не может.
Справедливо рассудив, что под вопли водоплавающей кошки соберется весь дом, я заблаговременно забрался подальше и взирал на происходящее из-под старой телеги. Как обычно, я оказался прав, и спустя минуту весь двор был заполнен людьми. Фрол первым подбежал к кошачьему бассейну и вытащил лохматого пловца.
Хотя нет, лохматой эта зверушка могла называться только в сухом виде. Сейчас Барсик походил больше на крысу-мутанта, родившуюся в бедной деревне в неурожайный год. Более радостного для собачьих глаз зрелища даже представить было трудно. Может, зря решил, что день не удался.
Появилась в окне и Кузьминична, глянула на Барсика, нашла меня глазами и погрозила кулаком. Я сделал самую невинную морду, на которую был способен, и развел лапами. Чуть что, сразу я, может, он сам упал? Ведь бывает же такое: шел, шел, и вдруг бочка, а в ней вода… Да и день, думаю, жаркий будет, ему на пользу.
Убедившись, что Барсик спасен, я прошмыгнул за спинами дворовых и отправился будить Селистену.
Как я и предполагал, эта соня спокойненько сопела в уголочке нашей огромной кровати.
Как я и предполагал, эта соня спокойненько сопела в уголочке нашей огромной кровати. И она еще имела наглость не пускать меня на это огромное спальное место! Да тут не меньше пяти Шариков влезет, ну или десяток Селистен. Я с разбегу прыгнул на кровать и вмиг облизал милое личико с очаровательными веснушками.
— Вставай, соня конопатая, нас ждут великие дела!
— Не называй меня конопатой, я жутко стесняюсь своих конопушек, — протянула проснувшаяся боярышня и сладко потянулась.
— Какая же ты была бы прелесть, если бы не тараканы в твоей голове! — Не удержавшись, я лизнул ее еще разок в носик и спрыгнул на пол.
— Что-то я не припомню, чтобы разрешала себя целовать, — промурлыкала Селистена. Сразу было видно, что такое пробуждение было ей приятно.
— Я тебя не целовал, считай, что я поработал как умывальник.
— Ну пусть будет по-твоему. Но мне даже немного жалко, что это было всего лишь умывание. — Селистена улыбнулась очаровательной сладкой улыбкой и еще разок потянулась.