Еще минут пять Филин метался по беседке, крутил башкой и, судя по всему, собрался уходить. Клиент готов, пора идти.
Я сладко потянулся, не менее сладко зевая, похрустел косточками. Вообще, в собачьем обличье, я заметил, наибольшее удовольствие можно получить, именно совмещая два этих процесса. А если еще при этом вытянуть передние лапы и прогнуться на них, то блаженство наступает полнейшее. Впрочем, что я распинаюсь, вам все равно этого не понять.
Я выбрался на бережок и степенно направился к беседке. Пауза, что я выдержал, произвела на Филина именно то впечатление, которого я и добивался. С него почти слетела маска вежливости и учтивости, голос слегка дрожал, а глазки бегали с удвоенной скоростью. Именно в таком состоянии и делаются ошибки, но для закрепления результата надо еще подлить маслица в огонь.
— Ну? — устало бросил я, удобно располагаясь на полу.
— Вы опоздали, — заскрипел Филин.
— Ну, — согласился я.
— Воспитанные люди так не поступают…
— Я не совсем человек, да, судя по всему, ты тоже, так что хорош бакланить и звони о делах.
Филин поморщился (какие мы нежные!), но сумел взять себя в руки и продолжил:
— Насколько я знаю, в данном обличье вы находитесь совсем недавно. Прежнего Шарика я помню отлично это был обыкновенный пес, правда, хороших кровей.
Я показательно зевнул и продолжил гнуть свою линию:
— Ну.
— Ни я, ни мой хозяин лично к вам ничего плохого не имели. Однако произошел нелепый конфликт на пристани, потом вы ночью спутали все наши карты…
— Погоди, я чей-то не понял, ты мне будешь всю мою биографию рассказывать? — резко перебил я.
— Нет, — осекся карлик, — это было необходимо, чтобы перейти ко второй части разговора.
— И сколько будет всего частей? Лично у меня мало времени, чтобы тут с тобой прохлаждаться. Не тяни, переходи к сути.
— Да, конечно. Я и пытаюсь. Мой хозяин, великий Гордобор, поручил мне передать вам свое предложение.
— Не надоело на дядю шестерить? — между делом поинтересовался я.
— Я не шестерка, я почти друг, — скрипя зубами, проговорил Филин.
— Ага, только что же ты не за княжеским столом сидишь, а по беседкам с левыми предложениями носишься?
Видимо, я тронул больное место — Филин позеленел, но все-таки продолжил:
— Мои взаимоотношения с премьер-боярином к нашему делу не относятся.
— Не к «нашему», а к «вашему». Лично меня все, что ты тут пробакланил, не колышет.
— Так вы мне договорить не даете! — взмолился переговорщик.
— Ладно, ври дальше.
— Так вот, на чем это я остановился? — Филин явно был в растерянности.
— Ты че! Я еще тебе подсказывать должен, да? Ты меня за кого держишь! — Для полноты ощущений я даже немного привстал.
— Да нет, что вы?! Просто дайте мне договорить.
— Ну.
— Так вот, великий Гордобор не видит вашей личной выгоды в пребывании в Кипеж-граде и предлагает вам за солидное вознаграждение покинуть наш город. Все равно: в обличье ли пса или восстановив ваше истинное. Это место находится под контролем Гордобора, и двум колдунам здесь будет тесно. Повторяю, лично к вам у него претензий нет.
— И сколько твой хозяин намерен мне заплатить, если я завтра же исчезну из города? — лениво протянул я.
— Мой хозяин — щедрый человек, и, думаю, пятьдесят золотых монет вполне приличная сумма для такой маленькой услуги.
— Мало.
— А сколько бы вы хотели?
— Двести.
— Сколько? — переспросил оборотень.
— Ты что, глухой?
— Вроде нет, но мне показалось, вы назвали цифру двести.
— Ты не только глух, но и туп, — спокойно резюмировал я и перевернулся на другой бок.
— Позвольте, но двести монет только за то, что вы уйдете из города, — это слишком много.
— Это не за то, что я уйду, а за то, чтобы не мешал вам обтяпывать свои темные делишки. А за это двести монет не такая уж большая сумма. Уверяю, что одно моё присутствие здесь обойдется вам значительно дороже.
— Позвольте полюбопытствовать, а почему вас так заботит судьба Селистены?
— Не позволю.
— Позвольте полюбопытствовать, а почему вас так заботит судьба Селистены?
— Не позволю.
— Но, может быть… — начал было Филин, но я резко пресек его попытку:
— Нет, не может.
— Впрочем, если вы согласны на мое предложение, то этот вопрос не существенный. Думаю, что могу взять на себя ответственность и согласиться на двести монет.
Вот это да… Двести золотых монет — это целое состояние! И Гордобор готов их заплатить, чтобы прикончить рыжую. Положение оказалось даже серьезней, чем я рассчитывал. Чем же боярышня им так мешает? Мне, конечно, тоже несколько раз хотелось ее от души цапнуть, но так. это из-за ее колючего языка. А ни Гордобор, ни Филин в беседах с рыжей язвой вроде замечены не были. В чем же тут дело?
— Ладно, по рукам! — Я кинул взгляд на мои мохнатые конечности и поправился: — Точнее, по лапам. Вы башляете мне двести монет, а я линяю из города.
— Отлично! — Филин, не скрывая радости, протянул мне потную ладошку.
— Но при одном условии.
— Каком? — Оборотень резко отдернул руку.
— Ты расскажешь мне, почему вы так хотите извести Селистену.
Филин опечалился. Обсуждение этой стороны, без сомнения, не входило в его планы. Маленькие глазки забегали, и оборотень явно начал придумывать какие-то отмазки.