Но женщину он очень хотел встретить, и довелось ли ему — не знаю.
Продолжение третье, самое короткое
Спустя два дня после позорного бегства Герасима, в тот самый вечер, когда мы с Толиком летели в Красноярск, главный художник и чертежник Вася пошел гулять вдоль канала. Настроение у него было плохое, потому что жена не писала, а страсть к юной студентке, пуганой старшеклассниками, оставалась неразделенной.
Сгущались сумерки, из тополинной чащи вылетела сова, сделала свой неприятно-бесшумный круг и вернулась обратно. В этом месте канал раздваивался; часть клокочущей, булькающей воды от шлюза поворачивала вправо и текла прямо на поля, к поливальным установкам. От установок вдоль канала давно уже кто-то шел; вскоре Вася увидел, что этот человек — женщина и вряд ли из экспедиции, потому что «экспедишницы» обычно не носили платьев, а эта дама была в платье.
Что-то заставило Василия сделать несколько шагов и встать в тени тополей, незаметно. Ему же, несмотря на начавшиеся сумерки, было очень хорошо видно женщину, идущую вдоль канала. Лицо у нее было задумчивое, грустное, и смотрела она больше на воду, чем по сторонам.
Не сразу сообразил Вася, где он видел это коричневое платье, эту прическу на длинных костяных шпильках. А когда сообразил, поступил не очень храбро, но разумно: стал отступать все дальше и дальше, в гущу деревьев, и, отойдя подальше, потеряв из виду женщину, во всю прыть кинулся в лагерь.
Продолжение четвертое, последнее
Это последствие было самым жизнерадостным, при всем его безобразии. Потому что, как всегда, привидения стали источниками маленьких развлечений. И тоже, как всегда, активнее всех развлекались наши милые старшеклассники.
Взрослый контингент резвился все-таки более сдержанно. Некоторые, под видом передачи опыта, рассказывали страшные истории самым впечатлительным девицам; один даже переборщил, вспоминая, как за ним гонялся скелет в золотом шлеме и в белых тапочках.
Другие поступали более тонко, заводя за общим столом разговоры с самым задумчивым видом, что тут, под лагерем, должна быть парочка погребений, и что их необходимо отыскать…
Школьники действовали проще. Раза три их предупреждали по-хорошему, что попытки скрести по брезенту палаток и издавать «нечеловеческие» звуки будут караться всей мощью взрослого состава экспедиции. Потом начались репрессалии, и некоторые любители этого вида спорта стали ложиться спать одетыми, даже не снимая сапог.
Воспитательного смысла во всем этом было немного: ведь трудно воспринять всерьез гнев дяденьки, который гонится за тобой и при этом радостно хохочет. Единственное, что может усвоить такой убегающий мальчик, — это что бегать надо побыстрее.
Но скоро наступил момент, когда милых мальчиков стали ловить слишком часто, и на какое-то время они утихли. Наивные люди полагали, что на этом все и кончилось.
А через неделю лагерь разбудил невероятный шум: дико визжали, звали на помощь девицы; раздавалось какое-то непонятное и очень противное уханье, грохот, подвывание, и все перекрывал механический грохот и лязг.
Боковенко решил, что комбайнер Толик приехал на тракторе и планомерно сносит лагерь (несколько раз обещал, если ему не дадут водки). Кузьмин решил, что на лагерь напали разбойники. Я решил, что деревня ополчилась на лагерь и приехали мужики на тракторах. Вася-художник решил, что начался конец света. И все мы дружно решили, что все это — работа наших мальчиков. И все мы с разных концов лагеря помчались к источнику шума.
Пожалуй, это было даже по-своему красивое зрелище: темное, но не черное, а глубоко-синее небо позднего августа, зубчатые вершины лесополосы, залитый лунным светом лагерь.
А из-за палатки-балагана, где завтракал и обедал весь лагерь, вылетали девицы-студентки, босиком, в одних рубашках. Пятна их светлых рубашек на фоне леса, под сиянием небес, среди темных палаток — это было удивительно красиво.
А за девицами гналось привидение. Все зеленое, светящееся, с огромными глазами насекомого и странным носом, как у тапира. Наверное, наша четверка тоже была интересна: четверо дядек в одних сапогах и в трусах, причем Кузьмин с двустволкой, я с топором, Боковенко с лопатой в руках. Несколько мгновений мы таращились друг на друга: четверо людей и привидение. Потом привидение ойкнуло, как-то странно присело и ломанулось за палатки. Скажу честно: преследование отступающего противника мы организовали не мгновенно. Впереди ведь еще был рык и лязг, и сколько там таких — кто знает. И только через полминуты истина вполне дошла до нас.
Только через полминуты Кузьмин рявкнул «цыц!» продолжавшим повизгивать девам, и мы направились… куда давно пора было направиться. По дороге Боковенко нашел в палатке-столовой хрипящий и лязгающий магнитофон, пнул его, и гадостные звуки стихли. Только кричали ночные птицы, взволнованно сопели девы и раздавался громкий храп в палатке мальчиков.
«Привидение» валялось на берегу канала — гидрокостюм и противогаз. А мальчики «спали» так усиленно, так вдохновенно, что мы простояли в их палатке еще с полминуты, а они все усиленно храпели. Наконец Кузьмин печально вздохнул и очень грустно произнес: