Черт её знает, взрослый и образованный, в общем, человек, а все равно в ночной темноте что-то такое вздымается со дна подсознания — тоже темное, пугающее. Никак не могут люди отделаться от древних ночных страхов. Наверное, мы получаем их с генами от своих пращуров, как остатки волосяного покрова (который научились облагораживать в современные прически, лихие усы и гусарские бакенбарды). Случается, знакомые женщины восклицают:
— Так и ночуете в тайге один?! А если вдруг…
А что, собственно, вдруг? Чего реально остерегаться ночью в наших лесах?
Но мой неведомый обитатель старого пчельника — совсем другая штука, вовсе не память о страхах древних предков! Вполне реальные события и ощущения… И отношения у меня с ним складывались все более напряженные.
Стоило задуть свечку — начиналось: мягкими шажками прошлепает по полу в угол, по пути что-то зацепит — раздается отчетливый бряк падающей железки. Нервно хватаю в темноте фонарик — щелк! Луч пересекает избу наискось — никого. Но посреди пола поблескивает моя ложка, которая только что — я точно помню! — лежала рядом на нарах вместе с котелком и кружкой. (Это от неё такой металлический гром?) М-да, скажи спасибо, что не опрокинули на голову котелок с похлебкой. А кто должен был опрокинуть-то, кто? Нет, или у меня самого крыша поехала, или кто-то есть. Бред какой-то. Главное, что теперь делать? Собирать монатки и на улицу? В дырявый балаган? А там уже часа два мерно и неторопливо бормочет по листве, по траве холодный ночной осенний дождь. Мокреть, промозглость. Да и глупо ведь, глупо! Чего испугался, от кого бежать?!
Э, вот почему не стали спать в избе покосчики, хотя и устроили нары! И что означает надпись: «Проверь себя» — значит, этот леший и до меня тут обитал, не надо мной первым потешается. («Надо бы с ним повежливее: услышит, обидится… Чур меня, чур!», — хмыкнул я про себя.) И печку наверняка потому развалили — думали, что в ней кто-то прячется. Да только не помогло. Спасибо на этом, теперь хоть будет спокойнее, что не сам я тряхнулся мозгой. И русалочку, поди, хозяину избы преподнесли, чтобы отвлекся и оставил в покое. Только, видать, стар уж наш доможил… А, чтоб его, опять, опять!
— Эй, кончай шкодить! — во весь голос заорал я. — Кыш, нечистый дух! А то сейчас… как это вас раньше заклинали: «С нами крестная сила, свят, свят, свят!»
Фу, да что это я бормочу? Вот бы кто из знакомых услыхал. А рука между тем непроизвольно шарилась в темноте — ближе пододвинуть ружье. Нервная дрожь пробежала у меня по всему телу, родившись где-то под затылком и спустившись до живота. Брр! — передернул плечами (так, что ли, русалки раньше щекотали?). Вот ведь погань навязалась.
Опять! опять! Я с ужасом, почувствовал, как кто-то пахнул возле самого моего лица и ткнулся в грудь… Уу, тварина, кыш, брысь, свят-свят! И, схватив ружье, я грохнул в противоположный угол из обоих стволов: ббу! ббу! Там что-то посыпалось, в избе кисло завоняло выстрелом бездымкой.
Кое-как я перебился эту кошмарную ночь. Рассвет пришел мутный, слезливый и долгий. До полудня просидел в избе — идти в лес было бесполезно, сразу вымокнешь до нитки от нависшей в листве, на голых ветвях и в траве мороси. Да и дичь отсиживается в такую непогодь по укромным местам. Варил кашу, чистил и смазывал ружье, пересчитывал патроны — тоскливо убивал время. И поглядывал в угол, где раньше было ласточкино гнездо. Дробью его разворотило, комочки сухой грязи, перемешанной с былинками, раскрошенные, валялись на полу, внутри распотрошило пуховую лунку, нежные перышки. Неприятное зрелище разора, собственного постыдного поступка… Но разве я виноват? Что теперь делать-то? Голова после бессонной ночи была тяжелой, как чугун с картошкой. В довершение всего на этот раз я никак не мог найти кружку. Была — в руках держал! Ясно помнил, что с вечера, как обычно, поставил рядом с котелком. Искал-искал, но как-то обреченно, расшатанная ночными чудесами психика устала реагировать остро. Махнул рукой и стал пить из крышки котелка.
«Итак, домовой, здрасте-пожалуйте», — растерянно думал я, прихлебывая чай. Даже забыл: языческая эта нежить или христианский бес, как с ним бороться — молитвой с крестным знамением либо заговорами, рубаху наизнанку вывернуть? Разницы нет: ни молитв, ни шаманства я не знаю, совершенно перед этой таинственной стихией беззащитен. Эка, учудил — дробью по нечистой силе, с огнестрельным оружием — на антимир! Смешно… Акт отчаяния.
Эка, учудил — дробью по нечистой силе, с огнестрельным оружием — на антимир! Смешно… Акт отчаяния. Гм, по законам, так сказать, драматургии: висело ружье — вот и выстрелило… Кстати, какие они из себя, настоящие домовые?
Мне почему-то представился старичок с грубым деревянным лицом, прямой бородой и твердым носом — весь вырубленный из чурки (теперь пошла мода — деревянные фигуры на детских площадках…). А может, он такой мягкий поролоновый дедушка со щеками, покрытыми белой шерстью? Какой это дух — злой или добрый? Не ведаю… Похоже, не злодей: в старые времена их, помнится, специально зазывали в новую избу. Хотя мелкое вредство порой проявлял: скотину пугал («не ко двору пришлась!»), заплетал гривы… Наверное, они, как и люди, были разные по характеру. Или приходилось напоминать о себе, чтобы чтили. Ага, крошки ему в подпечек бросали, брызгали винца. Хотя тоже непонятно: если хозяин в доме, мог бы и так взять, что понравилось. Вон ложку чуть не утянул, кружку к рукам прибрал… Рассуждал-то я печально, однако порой не мог удержаться от ухмылок — над собою, конечно!