Ирина время от времени принимала привычные меры, чтобы ее, упаси Боже, не сделали бы счастливее, чем она есть. Я ведь, получись у нас прочный роман, мог бы и затмить чудо-Славика, и, с одной стороны, это было бы как избавление от морока. А с другой, исчезновение лучезарного солнышка-Славика заставило бы переоценить, пересмотреть уже придуманную жизнь. Да еще и пришлось бы задуматься о том, почему у нее ничего толком в жизни не получается. Пока во всем виновата джульеттовская любовь к Славику, тут все понятно. А вот если ее не будет, а будет вовсе даже вполне успешный роман, придется ведь и задуматься…
Во избежание таких ужасов Ирина всячески демонстрировала, как она ужасно не выспалась (можно подумать, я выспался!), и стонала что-то типа:
— Чтоб я еще когда-нибудь провела с тобой ночь!!!
(Роман продолжался еще полтора года после этого, до случайного появления в городе Славика. Тут уж даже я не выдержал.)
Временами я переставал понимать, что же меня больше бесит — разгул нечистой силы вокруг палатки или разгул неврастении под одеялом слева.
Только с первыми лучами света, часов в пять, стало можно немного поспать, но, конечно же, новая напасть. Я бы охотно спал бы себе и спал, пока в десять часов ребята не придут на раскоп. Но ведь и мой сын, и дочь Ирины сейчас находились в лагере! Необходимо было тут же мчаться, задрав штаны, в лагерь.
— Моя птичка! Моя рыбка! — выстанывает Ира в адрес своей Диночки и кидает на меня такие взгляды, как будто каждый наш с ней половой акт стоил стакана крови ее доченьке.
Я понимал, что еще две-три минуты, и начнутся молитвословия Славику; теперь, наверное, как воплощению отцовства. И пришлось, стиснув зубы, одеться и вылезти из палатки. Серый холодный рассвет, очень много росы; тихая капель по всему лесу.
Спустя полчаса входим в лагерь, где наши дети продолжают себе спать, абсолютно не нуждаясь в родителях и вообще в ком бы то ни было.
И единственной хорошей стороной этой сверхранней явки стало то, что я смог задать один вопрос дежурному. Дежурный ведь встает раньше других, готовит завтрак на весь лагерь.
Я жду, пока Женя раскочегарит костер и присядет около меня.
— Жень… Что там, на раскопе, за музыка? Не знаешь, кто это играет?
Женька явно застигнут врасплох. Сидит, чешет затылок, думает.
— А что, мешает?
Вопрос настолько идиотский, что мы оба начинаем хохотать.
— А то вид у вас такой… Уставший.
— Я почти и не спал, Женя. Так что за музыка, не знаешь?
Женька молчит с полминуты.
— Не знаю… Но музыку все слышали. Граф даже ходил… мы все ходили, музыку ловили.
Та-ак… Они, значит, шатались по ночам, ловили нечисть! Начальнику вообще надо понимать, что он всегда знает не все о своем коллективе, и относиться философски к этому. Но есть же пределы всему!
— Женя… вы это во время дежурства на раскопе или как?
— Не… Мы тут собрались и ночью сходили, послушали. Знаете, откуда музыка уже слышна?
Я мотаю головой.
— Ага… — Женька удовлетворен. Он знает что-то, чего не знает начальник. Все-то я его просвещал, а теперь он меня просветит. — Вот как выйдешь из лесу в поле, тогда слышно… Если одни в поле, другие в лесу — то которые в лесу, тем не слышно. А в поле — хоть танцуй.
Это то самое место, где у нас вчера начались проблемы, и я просто молча киваю.
— А там не только музыка… — продолжает Женя. — Там еще много чего… И вообще погано.
— Я слышал шаги, Женя. И как будто кто-то огромный вокруг палатки ползал.
— А выйдешь — и нет никого? — понимающе смеется Женя, и я опять ему киваю.
— И огоньки видели?
— Нет… Огоньков я не видел. Какие они, огоньки?
— А они возле реки, огоньки. По двое, зеленые и красные. Надо спуститься и подождать, тогда они спускаются.
— Откуда спускаются?!
— По Дружинихе спускаются, из ущелья между холмом и останцем террасы… Надо стоять, и тогда они приходят.
— Попарно, говоришь?! Так, может быть, это глаза?!
— Нет, наверно, не глаза, очень низко. И, бывает, высоко по склону поднимаются и там в разные стороны расходятся… Вот красные огоньки, бывает, идут высоко. Костя видел, даже вот так…
Женя показывает, что красные огоньки могут двигаться на уровне плеч и даже головы человека.
— Так вы что, их поджидали, огоньки?
— Изучали, — строго поправляет меня Женя. — Смотрели, в контакт не вступали.
Тут только до меня доходит, что с огоньками я не имел дела совершенно случайно — вовремя, оказывается, она заорала, Ирина. Впрочем, уверен: с огоньками я бы тоже ни в какие контакты вступать бы не стал.
— Да вы не думайте… — Женя понимающе улыбается, ласково касается моего плеча. — Мы же осторожно…
Разговор с остальными ребятами шел вечером, в идиллической обстановке лагеря, костра и чая. Этот разговор лишний раз показал: я все узнал последним в экспедиции. Все всё давно знают: музыка, шаги невидимок, напряжение, огоньки… нелегкая их побери.
— Ребята… Вы хоть понимаете, с чем дело имеем?!
— Догадываемся…
— Парни, вы того… Не очень бы лезли, а?! Вам, надеюсь, в призраки пока не захотелось? Так сказать, в привидения археологов с Дружинихи?
Впрочем, я уже знаю: говорить об опасности, риске с моими парнями бессмысленно.
В этом месте у них сразу же делается совершенно пустой взгляд, в том числе у самых умных, и начинаются детские разговоры из серии: «Да все равно же ничего не будет»…