— Брат, не нужна помощь? — По голосу христианка узнала Арнау.
Эомай улыбнулся, но в его серо-голубых глазах, которые, не мигая, смотрели на Митрофана, не было веселья. Он резко положил руку на эфес длинного меча.
— Спасибо, дружище, думаю, сам управлюсь.
Взгляд бывшего пирата или кем он там был до того, как стать Мечехвостом, остановился на Орланде:
— Рад видеть вас снова.
Христианка слабо улыбнулась.
Эомай продолжал недобро смотреть на вцепившегося в нее мужчину.
— По-моему, я просил тебя отпустить госпожу.
— А я ответил, — сердито рыкнул развратник, — что это моя шлюха.
Я первый ее увидел.
— Ты олух! — обрушилась на него Орланда. — Сказано тебе, я не шлюха!
Митрофан заворчал и прижал ее к себе.
— Госпожа говорит правду, ты ошибся, — растягивая слова, изрек Эомай.
Он выпрямился и одним движением вытащил клинок.
— В последний раз предупреждаю.
Прощелыга словно только сейчас заметил меч и отпустил запястье Орланды, как будто оно обожгло его. Попятился назад, подняв руки вверх:
— Эй, благородный господин, я ничего не знал. Откуда мне знать, что она не шлюха? Порядочные женщины не разгуливают в одиночестве по ночам.
Эомай не стал утруждать себя ответом, он просто продолжал смотреть на мужика, поигрывая мечом.
— Ну-ну, не будем ссориться из-за пустяков, — быстро произнес Митрофан. — Забирайте ее.
Орланда лежала на кровати, уставившись в балдахин над головой.
Комната тонула во мраке, лампа была погашена, шторы плотно задернуты, чтобы не проникал лунный свет.
Она не могла видеть балдахин из темно-синего шелка, затканного узором в виде солнца с лучами, но это не имело значения. Думала сейчас не о шелковом пологе, а о рыцаре с серо-голубыми глазами. И о том, что ему рассказала.
А поведала она ему, можно сказать, все.
Из-за двери доносились голоса спорящих.
— Пойми, Эомай, это вообще не наши заботы. Орден и святая церковь никогда не вмешивались в мирские дела.
— Но борьба с черной магией — наше дело!
— Не устраивать же против колдунов крестовый поход…
Голоса стали почти неслышными, затем Эомай почти выкрикнул:
— Мы, в конце концов, давали клятву верности августу, а тут явно имеет место заговор.
Вновь неразборчиво.
— Ну, дружище, признайся, тебе просто до жути понравилась маленькая монашка…
И почему-то эти слова так поразили Орланду, что всего дальнейшего девушка уже не слышала.
Она, серая монастырская мышка, может кому-то нравиться настолько, чтобы тот забыл про все остальное.
И не какому-нибудь лавочнику или писцу, а настоящему рыцарю!
И с этой мыслью Ланда уснула.
Почему-то ей снились уши.
Ослиные.
Длинные…
Стиру тоже снился сон.
Будто бы он никакой не осел, а человек.
Такой, как был прежде. Вот только уши у него продолжали оставаться ослиными.
И играет он на лире. И не где-нибудь, а на Парнасе, в покоях Аполлона.
И раздирают его противоречивые чувства.
С одной стороны, как бы не оскорбить кифареда своей отвратительной игрой, а с другой…
Боги ведь, говорят, ревнивы — вот содрал же Аполлон кожу с бедного пастуха Марсия за то, что тот сыграл на флейте лучше него?
— Брехня! — изрек сидевший напротив Аполлон.
— Что, светлый бог? — робко осведомился Стир.
— Все, — резюмировал Феб. — И что играл он лучше меня, и что содрал я с него его грязную шкуру. Что я вам, кожевник, что ли?
Рапсод только кивнул.
В самом деле, все было логично. Как человек может играть лучше бога?
— Вообще-то не знаю, следует ли на тебя тратить время, но все ж ты мой подопечный, в некотором роде. Служитель искусства. Может, из тебя и выйдет толк… А так ведь в ослиной шкуре и пропадешь. Не надоели еще уши-то?
— Надоели, Сребролукий, — вздохнул Стир Максимус.
— Ты еще меня Златокудрым обзови, — рассердился бог. — Некогда мне тут с тобой… А если надоели, то иди сейчас в мой храм, в Булевтерий, в покои, носящие имя твоего собрата по несчастью.
И видя, что поэт не понял, нетерпеливо пояснил:
— Ну Мидаса, олух! Кого ж еще? Там нужна твоя помощь. Это и будет твоим первым шагом к освобождению от этих… ушей!
— Но как же я…
Певец хотел было спросить, кто ж его в ослином-то облике пропустит в храм. Но Аполлон уже раздраженно махнул рукой, и невидимый вихрь подхватил Стира и понес куда-то вниз.
Проснувшийся Стир тут же начал действовать.
Выбраться из стойла ему труда не составило, ибо конструкция была рассчитана на бессловесных и неразумных тварей, а не на человека, пусть и в ослином облике.
Труднее было преодолеть двери конюшни.
Но, подумав минут пять, он нашел выход.
— Эй, кто-нибудь? — стараясь избавиться от ослиных интонаций, проревел Стир Максимус.
— Кто там? — тут же откликнулся конюх. — Ты кто, мил человек?
По голосу Стир узнал Нерея — старого пьяницу, норовившего даже скотине недодать сена, чтобы заработать лишний медяк на вино.
— Да вот, браток, сам не знаю, как забрался сюда? — прохрипел Стир. — А то прямо беда — вино при себе, а закусить нечем.
— Ну отчего ж нечем? — бодро ответил Нерей. — Погоди-ка, сейчас. — Он отодвинул засов и распахнул ворота денника. — Эй, ты где там?
Рванувшись изо всех сил, Стир проскочил мимо ошалевшего конюха и побежал по улице вверх, к вожделенному храму.
— Все, бросаю пить, — решительно крякнул Нерей. — Мышей розовых видел, синих слонов видел, теперь вот говорящие ослы. Пора завязывать!