— Красивое место, — заметил он, в двух словах резюмируя архитектурную историю тысячелетий. — Не представляешь, что случилось: плывем мы себе вдоль берега, и вдруг — река. Минуту назад сплошные скалы, и вдруг, откуда ни возьмись, река! Забавно. Готов поспорить, подумал я, старина Теппик где-то рядом.
— А где Птраси?
— Помню, ты жаловался, что дома у тебя не очень-то уютно — мы привезли тебе этот ковер.
— Я спрашиваю, где Птраси?
Команда расступилась, оставив посередине ухмыляющегося Альфонца, который разрезал перевязывающую ковер веревку.
Ковер мягко раскатился по полу, подняв облако из катышков пыли и перепуганной моли. Завернутая в него Птраси по инерции продолжала катиться, пока не уткнулась головой в ногу Теппика.
Он помог ей подняться и, пока она какое-то время покачиваясь стояла на месте, постарался вытащить запутавшиеся в волосах ворсинки. Не обращая на Теппика никакого внимания, Птраси, вся красная от гнева, обернулась к Чиддеру и выпалила:
— Я там чуть не умерла! Такая вонь — не знаю, что вы раньше в него заворачивали! А жарища!
— Ты же сказала, что этот ковер принадлежал еще царице, как ее, Ромджемхурма или как-то так, — пожал плечами Чиддер.
— Ну, не сердись, дома я подарил бы тебе ожерелье или колье.
— Спорю, как раз у нее был приличный ковер, — оборвала его Птраси. — А не такой, который вытряхивают раз в полгода.
— Тебе повезло, что у нас нашелся хотя бы этот, — мягко сказал Чиддер. — И потом, это была твоя идея.
— Уф! — наконец перевела дыхание Птраси и повернулась к Теппику: — Привет. Мы хотели сделать тебе сногсшибательный сюрприз.
— Да, — с жаром сказал Теппик. — И сделали.
* * *
Чиддер сидел, развалясь в шезлонге, на широкой дворцовой веранде. Трое служанок посменно чистили ему виноград. Кувшин с пивом прохлаждался в углу. Чиддер дружелюбно ухмыльнулся.
Рядом, на простыне, в крайнем замешательстве лежал ничком Альфонс. Заведующая женской половиной обнаружила, что помимо татуировок на руках на спине у него наглядно представлены все виды экзотических услад, и пригласила девушек, чтобы они несколько расширили свой кругозор. Всякий раз, когда указательный палец касался особо пикантного места, несчастный моряк вздрагивал и, чтобы не слышать смешков, затыкал пальцами свои большие, покрытые шрамами и рубцами уши.
В дальнем конце веранды, уединившись по негласному соглашению, сидели Теппик и Птраси. Дела обстояли неважно.
— Все изменилось, — сказал Теппик. — А я по-прежнему не хочу быть царем.
— Но ты — царь, — ответила Птраси. — И этого не изменишь.
— Изменишь. Я могу отречься. Очень даже просто. И, перестав быть царем, я могу ехать куда мне вздумается. Царское слово последнее, и я могу отречься. Если мы способны указом свыше менять пол, то что уж говорить про общественное положение. А на мое место найдется кто-нибудь из родственников. У меня их с лихвой.
— На твое место? Помнится, ты упоминал только тетушку.
Теппик нахмурился. По здравом рассуждении тетушка Клефптаре была не тем монархом, в котором нуждалось царство, собирающееся начать все сначала. Она придерживалась вполне определенных, устоявшихся взглядов на жизнь: так, например, всем была хорошо известна ее привычка сдирать кожу живьем с не приглянувшихся ей людей. Главным образом с тех, кому еще не минуло тридцати пяти.
— Ну, не только она… — протянул Теппик. — Это несложно, знати у нас всегда было больше, чем надо. Нужно лишь найти человека, которому снится сон про коров.
— А, про семь тучных и семь тощих? — догадалась Птраси.
— Да, наследственный сон.
— Не занудствуй. Сама знаю. Одна всегда подмигивает и играет на ванглийском рожке.
— Мне всегда казалось, что это тромбон, — удивился Теппик.
— Если приглядеться хорошенько, это церемониальный ванглийский рожок.
— Что ж, каждый видит по-своему. В конце концов, это неважно.
Теппик со вздохом отвернулся и стал глядеть, как разгружается «Безымянный». Привез он не только пуховые перины. Несколько человек размеренно, как сомнамбулы, спускались и поднимались по сходням, таская ящики с инструментами и куски труб.
— Думаю, найти такого будет непросто, — задумалась Птраси. — Ведь нельзя приказать: эй, все, кому снятся коровы, — шаг вперед. Так только дело испортишь.
— Но не могу же я ждать, пока кто-нибудь сам признается. Ну подумай. Много ли найдется людей, которые за здорово живешь скажут: «Слушайте, ребята, какой забавный сон про коров я вчера видел!»? Ты, конечно, исключение.
Теппик и Птраси уставились друг на друга.
— Значит, она — моя сестра? — переспросил Теппик.
Жрецы закивали.
Теппик и Птраси уставились друг на друга.
— Значит, она — моя сестра? — переспросил Теппик.
Жрецы закивали. Облечь это неожиданное известие в слова было поручено Куми. Он и заведующая женской половиной только-только закончили просматривать картотеки.
— Ее мать была, м-м, ныне покойной фавориткой вашего отца, — пояснил Куми. — Как вам известно, он принимал большое участие в ее воспитании, и, м-м, может статься, что… да. Разумеется, она может быть и вашей тетей. Сожительницы небрежно относятся к бумагам. Однако, вероятнее всего, она ваша сестра.
В глазах Птраси стояли слезы.