Теппик поспешил вслед за ней вниз по насыпи, туда, где, распластавшись на земле, лежал Верблюдок и, обмахиваясь ушами, лениво пытался применить теорию переменных интегралов Сволочной Твари к последовательности цисоидных чисел. Птраси раздраженно пнула его.
— И ты знаешь, где нам найти воду? — спросил Теппик.
«…е делить на двадцать семь. Одиннадцать миль…»
Птраси бросила на Теппика испепеляющий взгляд подведенных яркой краской глаз.
— А ты, выходит, не знаешь? Затащил меня в пустыню и еще спрашивает, где вода!
— Да, наверное, надо было прихватить немножко с собой!
— Ты об этом далее не подумал!
— Слушай, не смей со мной так разговаривать! Я как-никак царь! — Теппик запнулся.
— Ты совершенно права, — признал он. — Как раз о воде-то я и не подумал. Там, откуда я приехал, почти каждый день идет дождь. Извини.
Птраси нахмурилась.
Там, откуда я приехал, почти каждый день идет дождь. Извини.
Птраси нахмурилась.
— Кто идет? — спросила она.
— Дождь. Понимаешь, с неба падают такие маленькие капельки…
— Глупость какая. А откуда ты приехал? На Теппика было жалко смотреть.
— Из Анк-Морпорка. А уехал отсюда.
Теппик отвернулся. Что теперь это «отсюда» — еле заметная трещина на скале? Она взбегала, но сейчас у него мелькнула мысль о том, что лучше всего мужчина и женщина уживаются, когда каждый говорит о своем, не слушая собеседника. У верблюдов все намного проще.
Теппик сосредоточенно глядел на протянувшуюся по скале трещину. Геометрия. Да, вот в чем дело.
— Надо ехать в Эфеб, — заключил он. — Они знают о геометрии все; кроме того, у них распространены некоторые нездоровые идеи. Нездоровые идеи — именно то, что мне сейчас нужно.
— Зачем тебе все эти ножи? Только правду.
— Извини, не понял.
— Ну, эти ножи… Зачем?
Теппик задумался.
— Без них я ощущаю некоторый беспорядок в одежде, — выкрутился он.
— М-м…
Птраси старательно подыскивала новую тему для беседы. Вовремя предложить тему для приятной беседы — это умение входит в обязанности служанки. Но Птраси не могла похвастаться хорошими отметками по этому предмету. Другие девушки имели наготове поразительно богатый ассортимент бесед: от способов спаривания крокодилов до рассуждений о жизни в Загробном Мире. В данной ситуации разговор о погоде был явно неуместен.
— Ну-у… — протянула она. — И скольких же человек ты убил?
— Что-о?…
— Когда был убийцей. Тебе ведь платили за то, что ты убиваешь людей? Много людей ты убил? И расслабь мышцы на спине.
— Вряд ли стоит об этом… — поморщился Теппик.
— Но я должна знать. Если нам суждено вместе пробираться через пустыню, и вообще… Больше ста?
— О боги, нет.
— Хорошо — меньше пятидесяти?
Теппик перевернулся на спину.
— Послушай, даже самым знаменитым убийцам за всю свою жизнь не удавалось убить больше тридцати человек.
— Значит, меньше двадцати?
— Да.
— Меньше десяти?
— Думаю, — ответил Теппик, — точнее всего будет сформулировать так: от ноля до десяти.
— То есть ровно столько, сколько я могу сосчитать. Знаешь, как это важно!
Они вернулись туда, где лежал Верблюдок. Однако теперь вид у Теппика был крайне задумчивый.
— А все эти положения…
— Позы, — поправила Птраси.
— Да… хм… сколько человек у тебя было — больше пятидесяти?
— Подобных женщин называют иначе, — ответила Птраси, впрочем не слишком разгневанно.
— Извини. Меньше десяти?
— Сформулируем так, — сказала Птраси, — от ноля до десяти.
Верблюдок плюнул. Овод, вившийся в двадцати футах от них, был сбит и приклеился к скале.
— Поразительно, а? — удивился Теппик. — И как это у них получается? Вот что значит животный инстинкт.
Из-под своих ресниц-метелок Верблюдок кинул на него горделивый взгляд и подумал:
«Предположим, z = eiO, чав-чав-чав. Таким образом, dz = ie(iO)dO = izdO, либо dO = dz/iz…»
* * *
Птаклюсп, по-прежнему облаченный в ночную рубашку, бесцельно бродил среди обломков у основания пирамиды.
Вокруг раздавалось мощное гудение, словно где-то рядом работала турбина.
Птаклюсп не знал отчего, не представлял, какая сила могла исказить пропорции на девяносто градусов и поддерживать их при чудовищном давлении. По крайней мере, прекратились неприятные временные смещения. Сыновей стало заметно меньше; сказать по правде, ему удалось отыскать всего одного-двух.
Первое, на что он наткнулся, была вершина пирамиды, облицовка из электрона почти вся ободралась. Падая, камень задел изваяние Шляпа, Ястребиноглавого Бога и погнул его, придав злосчастному Шляпу робко-удивленное выражение.
Слабый стон донесся до Птаклюспа из-под рухнувшей палатки. Разорвав грубую материю, он откопал Патклюспа 2-б, который, моргая, уставился на него в серых предрассветных сумерках.
— Пап, не получилось! — жалобно проговорил Птаклюсп-младший. — Мы почти затащили его наверх, когда все вокруг как скрутит…
Строитель пирамид приподнял и отшвырнул брус, придавивший ноги сына.
— Кости целы? — деловито осведомился он.
— Да, отделался синяками.
Юный архитектор привстал, морщась боли, и, вытянув шею, стал оглядываться.
— А где Два-а? Он добрался почти до самой вершины.
— Я уже нашел его, — сказал Птаклюсп.
Как правило, архитекторы не склонны вслушиваться в интонационные нюансы, однако ясно услышал, как в голосе отца прозвенела сталь.