Так что, это и есть тот мир?..
Не-ет, шалишь. Потом было еще что-то…
Ага! Потом Сварогу удалось на мгновенье переломить ход игры, он завладел Оком Бога, могущим якобы открыть дорогу между вселенными, сжал в кулаке… И Мар-Кифай заорал, вполне искренне: «Вы не знаете, как! Отдайте камень, кретин!»
Ну да, так все и было. Сварог и в самом деле не знал, как с помощью Ока открывать межпространственный ход. Но что ему оставалось, скажите на милость? Ждать, пока бес по имени Мар-Кифай убьет его? Или отправит в обещанный мир, где Сварогу ничуть не понравится? Вот он и схватил кристалл. И кристалл под названием Око Бога буквально всосал в себя полуреальную трапезную. Вместе со столом и едой, картинами на стенах, самими стенами… вместе со Сварогом и Мар-Кифаем. Всосал — и выплюнул.
Вот только куда?..
Единственной связью с нормальным миром оставался нательный крестик, который тянул тело Сварога куда-то в сторону. Оставалось лишь понять, в какую именно сторону крестик его тянет — в пространстве, где не было не то что сторон света, но и вообще понятия верха и низа, не говоря уж о понятиях «правое» и «левое».
О, наконец-то что-то знакомое! Где-то справа, совсем рядом, послышался отчетливый, почти собачий скулеж, жалобный, полный боли, страдания и бессилия — как будто надежно привязанного пса молотят со всей дури палкой.
И тут же слева, над самым ухом, раздался звук, который нельзя было интерпретировать иначе, как финал простой констатации факта: «…значит, нарушение». Причем констатации, произнесенной (если можно так выразиться) сухо, непреклонно и совершенно равнодушно.
— …таким образом, перед нами нарушение.
Это был даже не звук — в привычном понимании слова. И даже не звукосочетание…
Невозможно объяснить.
Тем не менее Сварог отчего-то моментально уловил смысл этого шторма ощущений: «Нарушение».
Скулеж немедля сделался еще более жалостливым и виноватым. И рядом со Сварогом заворочалось нечто пришибленное, трусливое.
— И не просто нарушение, — бесстрастно сказал Голос из ниоткуда, — а преступление. Саботаж. Предательство.
«Ого, — сам себе сказал Сварог. — Оказывается, даже в иномирье можно вычленить что-нибудь понятное и узнаваемое, кто бы мог подумать…»
— Эй, — позвал он негромко.
И не расслышал собственного голоса. Потому что голоса у него вовсе не было — из горла не вырвалось ни звука. И вот как раз в этот момент Сварог и почувствовал панику. Нет, вовсе не оттого, что был лишен способности говорить (ведь его же обездвижили и обездыханили; почему бы и не обеззвучить?) Паника была рождена другим обстоятельством: никто на него не обращал ровным счетом ни малейшего внимания. Весь этот чудовищный мир, населенный диковинными ощущениями, вся Вселенная, в центре которой он изволил оказаться, — всем было глубочайше плев…
Нет, даже не так. Плевать — это все ж таки действие. А окружающему даже плевать не хотелось. Окружающее просто-напросто незваного Сварога не замечало. И посему не собиралось с ним ничего делать — ни помогать ему, ни изгонять его, ни убивать, ни спасать. Ну болтается здесь какой-то микроб, ну и пусть…
Ясное дело, паника эта была стопроцентно иррациональной: в конце концов, шесть с чем-то миллиардов населения Земли понятия не имели о Свароговом существовании, не говоря уж о населениях бессчетных миров вне Земли… Но отчего-то именно здесь Сварог запаниковал. Одно неописуемое существо в чем-то обвиняло другое непредставимое существо — а присутствующий при этом Сварог был напрочь игнорируем!
— Преступление! Нелояльность! Некомпетентность! — наперебой и на разные лады заверещали другие Голоса. На этот раз Сварог прекрасно все понял, хотя и не смог бы объяснить — как. И не Голоса это были, а так… голосочки.
Интересно, о ком это они?..
Но вот что характерно: паника была первым еловеческим чувством, которое он испытал. Испытал — и вот тут-то доселе непередаваемый мир стал постепенно складываться в более-менее нормальную картинку. Которую можно описать словами.
Исчезли нечеловеческие звуки, формы, запахи. Остались только цвета. И среди них преобладали серые… Да какое там преобладали: не было других цветов, кроме серого!
Сварог, по-прежнему не в состоянии пошевелиться, находился на бескрайней, выжженной равнине, плоской, как стол, серой, как холст. Над головой — плоское серое небо, сливающееся с равниной на далеком горизонте, давящее бетонной плитой… И больше ничего. Ни облачка, ни солнца, ни кустика, ни травинки, ни холмика. Примитивизм чистой воды, в общем.
— Ему было поручено важное дело, — сказал идущий откуда-то снизу, из-под равнины, первый, бесстрастный Голос. — Он с порученным делом не справился.
— Он с порученным делом не справился. Виноват ли он?
И по-прежнему на Сварога мир не обращал внимания…
— Виноват! Виноват! Виноват! — завыло, зарычало, заухало со всех сторон на разные тона.
— Нет! Нет! Нет! — это вклинился в разноголосый хор недавний собачий скулеж, преисполненный еще большей муки и страдания. — Это не я виноват, это он…
«К-х-р-в-к!» — примерно так можно перевести на нормальный язык скрежещущий звук, который произнесло скулящее нечто.