— Будешь тут осторожным, — чуть усмехнулся лесник. — Недавно из Старовска приезжали поквитаться любители незаконного отстрела бедных диких животных. Серьезные люди, между прочим.
— Не начальник ли милиции Старовска? — спросил Ольшанский. — Который не единожды обещал навести в лесу порядок и по единственно справедливым таежным законам разобраться с наглым лесником, который никак не может уяснить, кто в районе хозяин и кому все позволено?
— Он, — лесник улыбнулся загадочной восточной улыбкой. — Привез с собой еще две машины дружков.
— И вооружены все были, конечно, что твоя воздушно-десантная дивизия?
— А как же, — лесник мазнул по Сварогу своим загадочным восточным взглядом, и отчего-то Сварогу сделалось от этого взгляда не по себе. Но детектор опасности молчал в тряпочку. — На одни погоны и удостоверения решили не полагаться.
— Сколько уцелело? — деловито спросил Ольшанский.
Но детектор опасности молчал в тряпочку. — На одни погоны и удостоверения решили не полагаться.
— Сколько уцелело? — деловито спросил Ольшанский.
— Двое рядовых ментов, которые вовремя сообразили, как надо правильно себя вести. Они же и… подчистили все следы.
— Ты их отпустил? Думаешь, они никому не расскажут?
— Расскажут. Но представят дело так: начальник лично возглавил погоню за опасными преступниками и погиб на боевом посту вместе со своими героическими сподвижниками. И я тебя уверяю, этим ментам и в голову не придет рассказать правду хоть кому-то, пусть и под строжайшим секретом. Даже женам и надежнейшим из друзей.
Произнесено это было без всякой патетики, можно сказать, небрежно, но было в словах и взгляде лесника нечто такое, отчего Сварог преисполнился уверенности: все так и есть, эти чудом выжившие менты и под пытками не признаются, что же на самом деле произошло в тайге.
Так вот почему столько гибэдэшников на трассе: по случаю геройской гибели начальника Старовского ГУВД от лап злобных рецидивистов наверняка объявлен какой-нибудь там «Перехват» или «Невод»…
— Так кого ж ты еще боишься, сокол мой? — спросил Ольшанский, закуривая. — Разве остались еще какие-то враги?
— Сюда нет-нет, а наезжают еще и из других городов, и из других районов. Приходится вразумлять. А кто-то мог затаить на меня злобу.
— Жаль лишать тайгу такого защитника, — с притворной печалью вздохнул Ольшанский. — Но придется. Тебя как представить моему новому знакомому — твоим настоящем именем или тем, которое у тебя в последнем паспорте?
— А что… — голос лесника как-то странно изменился. — Пришло время… называть имена?
— Пришло, — кивнув, со всей серьезностью сказал Ольшанский. — Пришло это время.
И тут с лесником стали происходить вещи престранные и поразительные. Сварогу крайне редко приходилось видеть, чтобы люди бледнели так молниеносно и качественно. Как стена. Как мел. Лицо азиата враз утратило пресловутую азиатскую непроницаемость. Какое там «утратило»! На его лице явственно проступила полнейшая растерянность. Он прямо-таки задрожал лицом, глаза округлились, а взгляд заметался — с Ольшанского на Сварога и обратно. На миг Сварогу показалось, что сейчас лесник непременно вытянет дрожащий палец в его сторону или в сторону олигарха, сопровождая жест каким-нибудь протяжным нечленораздельным мычанием. Но нет. Лесник все же справился с собой, хотя, похоже, это стоило ему немалых усилий. Помогло, не иначе, врожденное азиатское умение управлять своими эмоциями. Он опустил глаза в землю и произнес довольно ровным голосом:
— Тогда называй меня моим именем.
— Позвольте представить, — повернувшись к Сварогу, с некоторой торжественностью произнес Ольшанский, — мой верный… компаньон Донирчеммо Томба. А это господин Сварог, который прибыл из Африки вместо профессора Беркли, но так пока и не рассказал, что же стало с профессором. Так ты будешь держать нас во дворе или пригласишь в дом?
— Да, конечно. Проходите.
Лесник первым взбежал по лестнице крыльца, распахнул дверь, заглянул внутрь дома, сразу за порогом поднял руку и что-то привычно нащупал у стены. Оказалось — коробок.
Чиркнув спичкой, Томба зажег свечу, вставленную в стеклянный фонарь. Светильник сей, надо признать, немногое высветил, разве что дал понять: они находятся в коридоре.
Светильник сей, надо признать, немногое высветил, разве что дал понять: они находятся в коридоре.
— Забыл предупредить, — наклонившись к Сварогу, отчего-то шепотом проговорил Ольшанский. — Донирчеммо Томба не жалует электричество. Живет при лучине.
— Однако в сарае стоит дизелюшка, и запас топлива имеется, — услышав его слова, сказал лесник. — Ради вас могу запустить.
— Не надо, — отмахнулся Ольшанский. — Может, попозже, когда совсем стемнеет.
— А разве мы здесь заночуем? — спросила Лана.
— По тайге ночью много не наездишь, — сказал олигарх. — Отправимся завтра с рассветом, к десяти будем на месте. В самый раз прибудем.
Без всяких указаний со стороны начальника вся охрана Ольшанского, и Ключник в том числе, осталась внизу.
Повесив светильник на крюк возле двери, лесник жестом пригласил гостей за собой. Через сени Томба провел их в просторную гостиную, тут же стал обходить комнату, зажигая висящие в углах свечные фонари.