А есть журнал «Картофель и овощи», с картинками. А есть «За рулем». А есть «Сибирские огни». А есть «Синтаксис», слово какое-то вроде как непристойное, а что значит, не понять. Должно, матерное. Бенедикт пролистал: точно, матерные слова там. Отложил: интересно. На ночь почитать.
А есть «Задушевное слово». «Вестник Европы». «Весы». Эти какие-то не такие, сильно плесенью пахнут, но это неважно, а вот там среди букв, почитай, в каждом слове, еще какие-то буквы, науке неизвестные. Бенедикт думал, это не по-нашему, а по-кохинорски, а потом приловчился читать, и ничего, перестал лишние буквы замечать, будто их и нету.
А некоторые голубчики расстарались, сочинили книги аккуратненькие, одинакового размера и в одинаковый цвет покрашены, а называется «собрание сочинений». Вот Золя, например. Или Антонина Коптяева. А в этих собраниях еще чего учудят: портрет голубчика, что сочинял, нарисуют. Такие портреты смешные, ужасти. Вот голубчик Сергей Сартаков: уж такое личико неудобосказуемое, на улице повстречаешь, — шарахнешься. А тоже сидел, сочинял. Много сочинил.
Которые книги трепаные, грязные, листы с них вываливаются, а которые — уж такие чистенькие, как вчера сделаны. Любо-дорого посмотреть. Скажем, Антон Чехов. До того книга у него трепаная! Видать, криворукий мужик, забулдыга. Может, подслеповатый был. Вон на лице у него, на глазках — Последствие: оглобелька, и веревка с нее висит. А вот Коптяева, видать, баба чистая, себя соблюдает. Уж такая книжечка, можно сказать, нетронутая. Коптяеву тоже себе на ночь отложил.
Тесть пришел, посмотрел, как Бенедикт все переставил, — похвалил:
— Я смотрю, ты культуру любишь.
— Культуру страсть как люблю.
— Дело хорошее. Мы тоже читать любим. Другой раз в кружок сядем, читаем.
— М-м.
— А то есть которые культуру не уважают, портят.
— М-м.
— Страницы вырывают, немытыми руками листают.
— Ага… Это кто?..
— Есть такие…
Постоял, подышал, — вся горница нехорошим пропахла, — и ушел.
Вот Бенедикт с утра, не пимши-не емши, только морду ополоснет, — и читать. Зовут обедать, — вот досада, на самом интересном месте оборвут! Сначала он так делал: быстро сбегает, накидает в рот чего ни попадя, — и опять к книге. А потом сообразил: можно и за столом читать. Даже вкуснее, и времени не теряешь. Семейство, конечно, обижается. Теща обижается, что Бенедикт ее стряпню мало хвалит, Оленька, — что он в книжках про баб вычитывает, а она сидит одна, как дура. Тесть вступается: оставьте его, это искусство.
Оленька воет:
— Он книжки читает, а на меня никакого внимания!
Тесть на защиту встал:
— Не твоего ума дело! Молчи! Читает — значит надо.
— Чего он там читает-то? Он про баб читает! А на жену не смотрит! Вот порву все книжки-то ваши!
— Ничего не про баб! Вот, написано: «Роджер вынул пистолет и прислушался. Скрипнула дверь». А не про баб.
— Видишь? Он не про баб.
— Ну конешно! Не про баб! Чего ж он писдолет-то вынул, срамник?
— Дак сейчас мистер Блэк войдет, а он его по балде пистолетом.
— Видишь? Он не про баб.
— Ну конешно! Не про баб! Чего ж он писдолет-то вынул, срамник?
— Дак сейчас мистер Блэк войдет, а он его по балде пистолетом. Роджер-то. Он за портьерой спрятамшись. Не мешай.
— Какой такой мистер Блэк?
— Семейный нотариус. Не мешай.
— Чего ж он семейному человеку свой писдолет выкладывает? Свою семью заведи да и выкладывай!
— Вот то-то ты и есть дура! — это тесть ей. — Семья семьей, а производственный процесс знать надо. Муж твой тебе не для забавы даден, а как есть он гражданин обчества, кормилец и защитник. Тебе хиханьки, а ему учеба. Зять!
— М?
— Ты еще «Гамлет» не читал?
— Нет еще.
— Прочти. Нельзя пробелы в образовании… «Гамлет» обязательно прочесть надо.
— Хорошо, прочту.
— Еще «Макбет» прочти. Ох, книга хорошая, ох, полезная…
— Ладно.
— «Муму» обязательно. Сужет очень волнующий. Камень ей на шею, да и в воду… «Колобок» тоже.
— «Колобок» я читал.
— Читал?! Здорово, да?
— Ага.
— Как-к она его!.. Ам!.. Лиса-то… Да, брат, лиса — это, знаешь… Лиса она и есть… Лисанька… Ам!
— Да, жалко…
— При чем тут!.. Это ж искусство! Тут, брат, не жалко, а намек… Понимать надо… Басни Крылова читал?
— Басни начал.
— Хорошие есть… «Волк и ягненок». Хорошая. «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!» Поэзия.
— Я больше люблю с приключениями.
— А-а, чтоб не сразу?.. А вот «Охотники за головами», желтенькая. Непременно прочти.
— Слушайте, да не мешайте мне! Прочту я! Вы мне мешаете! Дайте почитать спокойно.
— Все, все! Молчим! — Тесть палец к губам приложил. — Работай, учись спокойно. Молчим, молчим.
Ферт
Пришла весна с большими цветами. Проголубело за окном, — только и заметил Бенедикт, что свету прихлынуло, читать виднее стало. Отвел пузырь, что окошко застил, — вона! все луга-поляны муравой давно покрылися, уж и лазоревые цветики сходят, черед желтым. Ветер медовыми волнами налетает, в дальние страны зовет, тридевятые царства-государства проведать, долбленую ладью на чистую речку спускать, к морю-окияну путь держать! А только Бенедикту этого не надобно. Все у Бенедикта в книгах, словно бы в тайных коробах, свернутое, схороненное лежит: и ветер морской, и луговой, и ненастный, и снеговой, и который зефиром звать, и синий, и песчаный! Ночи беззвездные и ночи страстные, ночи бархатные и ночи бессонные! Южные, белые, розовые, сладчайшие, иссушающие! Звезды золотые, серебряные, голубые, зеленые, и как соль морская, и бегучие, и падучие, и зловещие, и алмазные, и одинокие, и бедой грозящие, и путеводные, слышь, — и путеводные! Все ладьи всех морей, все поцелуи, все острова, дороги все и города, куда дороги те ведут, все городские ворота, щели и лазы, подземелья, башни, флаги, все кудри златые, все косы черные как смоль, оружья гром и бряцание, облака, степи, да опять ветры, да опять моря да звезды! Ничего ему не надо, все тута!