— Я подумала… вот… лучше я вам сперва открою свой секрет наедине… Не знаю, как вы воспримете… волнуюсь…
— Да я вроде тоже…
— Я не знаю, способны ли вы оценить…
— Способен, — сказал Бенедикт, но не был уверен, что способен.
— Ну хорошо… Но это секрет. Вы, конечно, никому…
— Да-да.
— Ну, закройте глаза.
Бенедикт закрыл глаза. Варвара зашуршала. Стукнуло что-то. Опять шорох. Бенедикт приоткрыл один глаз и стал подглядывать. Но ничего еще не было, вроде, готово, — только от свечи плясали тени на бревнах, — и он опять зажмурился.
— Пора-не-пора, — выхожу со двора-а! — пропел Бенедикт.
— Да погодите вы… Какой нетерпеливый…
— Мне невтерпеж, — соврал Бенедикт и в голос игривости подпустил. — Оч-чень даже невтерпеж.
Тут ему на колени тяжесть какая-то опустилась, легкая такая тяжесть, и плесенью пахнуло.
— Вот… Смотрите…
— Что это?!..
Коробка — не коробка, а вроде того; внутри листы беловатые, похоже на свежую бересту, но светлее; тонкие-претонкие, и будто мусорком присыпаны, али маком.
— Вот… Смотрите…
— Что это?!..
Коробка — не коробка, а вроде того; внутри листы беловатые, похоже на свежую бересту, но светлее; тонкие-претонкие, и будто мусорком присыпаны, али маком.
— Что это такое?!
— А вы ближе посмотрите!
Поднес к глазам. Мусорок такой ровненький… как нитки… смотрел, дивясь… Вдруг словно бы нитка распалась и по глазам ударила: «и свеча, при которой она читала полную тревог и обмана жизнь…» Ахнул: буквы! Точно, буквы! Написано мелко-мелко, до того уж аккуратно, и не коричневые, а черные… Послюнил палец, потер бересту: сразу протер дырку. Тонкая, бля!
— Осторожнее, попортите!
— Что это такое…
— Это книга… Старопечатная…
— А!!! — Бенедикт сорвался с тубарета, отбрасывая заразу. — Вы что!!! Заболею!
— Нет! Погодите! Да погодите вы!..
— Болезнь!..
— Нет!..
— Пустите!..
— Да сядьте! Сядьте! Я все объясню! Клянусь! — Варвара Лукинишна отдирала Бенедиктовы руки от засовов, трясла гребешками. — Совершенно безопасно… Никита Иваныч подтвердил!
— Он-то здесь каким боком?
— Он знает! Это он подарил!
Бенедикт притих, ослаб ногами, осел на тубарет, вытер нос рукавом, унимая дрожь. Никита Иваныч. Начальство. И не заболел. Держал книгу — и не заболел…
— Безопасно… — шептала Варвара. — Вы знаете, он чудесный старик… такой знающий… Пояснил мне: совершенно безопасно, это просто суеверие… Знаете, когда Взрыв случился, это все считалось опасным, радиация… ну, вы слышали… Поэтому запрещалось. От книг — радиация…
— Их послушать, Прежних, так от всего — радиация, — дрожал Бенедикт. — Нет, тут другое что-то…
— Но Никита Иваныч знает… У него есть… Если бы правда было опасно, он давно заболел бы, но вы же видите, он здоровее нас с вами…
— Зачем же… зачем же лечат?.. — тьфу, тьфу, тьфу?..
— Это традиция, тьфу, тьфу, тьфу…
Оба постучали по дереву.
…Боже упаси, боже упаси. Я не болен, я не болен, нет, нет, нет. Не заболею, не заболею, нет, нет, нет. Не надо приезжать, не надо, не надо. В красных балахонах не надо приезжать, тьфу, тьфу, тьфу. Крюком меня не надо, нет, нет, нет.
— …Он мне пояснил… считалось очень опасно, потому что бумага впитывает… вот мы с вами и переписываем, чтобы чисто, чтобы не опасно народному здоровью… но теперь уже все равно, двести лет прошло… Мы с вами старые книги переписываем, Бенедикт…
— Как старые? Это все Федор Кузьмич, слава ему…
— Нет… Это все разные люди писали, но все равно считается, что Федор Кузьмич. Я чувствовала, что тут что-то… Знаете, когда я его увидела, Федора Кузьмича, я ночь не спала… все думала, думала… Потом решилась, набралась смелости, пошла к Никите Иванычу. Мы долго говорили…
— Он мне ничего такого…
— Ах, Бенедикт, он своеобразный человек… Мы говорили о вас… Он хотел вам сказать, но не сразу… подготовить… Я знаю, это большой удар… но, по-моему, лучше знать, чем бродить во тьме…
Бенедикт сидел на тубарете, ссутулившись; мысли вразброд, в голове тупость. Может, он рано на работу вышел? Может, еще лихорадка не прошла? Что-то дрожь бьет. Или это после бани?.. К чему ж было умываться, когда не с кем целоваться…
— Ну и что теперь?
— Теперь? Ничего, просто теперь вы знаете.
— А зачем?
— Ну как… Я думала…
— А зачем думать? Я жить хочу.
— Но при чем здесь… Я тоже… но я хочу знать правду… если это возможно…
— «В великом знании многая печали»… Что ж, выходит, это тоже не Федор Кузьмич сочинил, слава ему?
— Наверно, нет.
— А кто?
— Я не знаю… Это у Прежних надо спрашивать.
Варвара Лукинишна подняла с полу старопечатную книгу, положила на стол, ручками погладила. Странно как-то и дико: такой ужас вблизи видеть.
— Все-таки: зачем вы трогаете… Если мы старые книги переписываем, дак и подождите, пока велено переписать будет… Тогда и в руки взять можно…
— Но когда еще… может быть не скоро. А жизнь такая короткая, а я искусство просто обожаю… Это такая книга интересная!..
— Вы что ж — читаете ее?!
— А как же… Бенедикт, у людей много книг интересных… Хотите — я вам дам почитать?
— Нет!!! — шарахнулся Бенедикт.
— Да что вы так боитесь…
— Я пойду… Голова что-то…
— Подождите!..
Бенедикт вырвался, ссыпался с крыльца, под дождик, в раннюю сырую тьму. С глаз долой. Голова, и правда, что-то…