Грета начала убирать со стола, приводить все в порядок. Он встал и помог ей. Она все делала быстро, сложила тарелки в посудомоечную машину, смахнула крошки со стола, вытерла капли пролитого молока. Их движения были слаженными, и все вокруг казалось гармоничным, не казалось — было. Мелкая сосредоточенная суета, заполнившая большую пустоту, — так крестное знамение, если осенит им себя хотя бы кто?то один, наполняет пустую громаду собора. Лашен закурил и взял со стола последнюю вещь — солонку. Внимательно стал ее рассматривать. Спросил:
— Надо еще что?нибудь сделать?
Грета распрямилась и взглянула на него из?под прядей, упавших ей на глаза. Дети помчались играть в детскую. Он шагнул к дверям — она мокрыми теплыми руками схватила его запястье и сказала:
— Послушай, я же понимаю!
Дети побежали на улицу — Грете пришлось позвать их, заставить одеться потеплее. Потом они остались наедине — она с ним, он с нею. Ни он, ни она теперь не могли бы встать и включить радио. Он что?то жевал. Она размешивала сахар в чашке. Оба сидели облокотившись о стол. Она притворялась рассеянной, но все?таки, если только он не ошибся, ждала разговора. Он предложил поехать куда?нибудь, погулять с детьми. Она кивнула.
— Может быть, тебе хочется поехать с детьми без меня или вообще одной? Тогда я останусь.
Она затрясла головой, как будто услышала плохую весть, грустно; от каждого его слова она все больше падала духом.
Помолчав она ответила:
— Я хочу забраться под одеяло и читать.
— Ну давай.
— Не получится.
— Мне убраться? Просто скажи «да». Я ведь понимаю. — Он коснулся ее руки.
— Не надо понимать. Господи, почему меня так раздражает то, что ты здесь, что я тебя вижу? Когда тебя нет здесь, я совсем по?другому к тебе отношусь, и даже люблю тебя.
— Но почему же тебе невыносимо даже смотреть на меня?
Вот теперь она на него посмотрела, правда, с таким выражением, будто потеряла мысль и совершенно не понимает, о чем он говорит.
Он сказал:
— Я не верю, что ты остаешься вот такой, как сейчас, как со мной, безжизненной, когда находишься где?то в другом месте, когда ты с кем?нибудь другим.
— Это правда, — сказала она. — Тогда я другая, в самом деле, другая, с кем я — тогда вообще не важно. И я сама не могу этого понять.
И опять настало молчание, он ногтем чертил линии на скатерти. Подобный разговор невозможно продолжать, да и зачем? Ни к чему. Однажды она сказала, наверное, все дело в том, что ей не хватает мужества, решимости по?настоящему, заранее предвидя все последствия, разбить наконец здание их совместной жизни, тем более что камни и так уже расползаются, и перечеркнуть пустую фразу, что они все еще пара. Если случалось, что во время таких объяснений к ним прибегали дети, то безысходность подавляла невыносимо, и они умолкали, молчание длилось бесконечно долго, пока, собравшись с силами, они не выходили из оцепенения. А если неожиданно кто?то приходил в гости, они бросались встречать их радостно и суетливо, спасаясь этими хлопотами.
То есть в определенных ситуациях к ним быстро возвращались свобода и живость и они словно воскресали. Но эффект реанимации был недолгим — ведь его вызывали чисто внешние причины. Одно неверное слово, один холодный взгляд, в котором сквозило непреклонное пренебрежение, мгновенно сводили все на нет. Досада усиливалась с каждой минутой, несмотря на то что «другая супружеская пара» тоже не могла похвастать чем?то особенным, что существовало в ее «другой» жизни. И поэтому потом они опять молчали и насколько удавалось избегали друг друга, старались не видеться. Но в этот раз он почувствовал, что где?то в самой глубине их вечных мучений друг с другом появилась прочная надежда, какой никогда еще не было. В этот раз их занесло на линию огня и нужно было выбираться. Никакое время — все в нем не в счет и само оно не в счет — длилось уже слишком долго. Грета встала и вышла, но через несколько минут вернулась. Он просматривал и вырезал из газет еженедельный политический обзор. Посмотрел на нее — черты лица (на свету) были такими правильными, словно внезапно утратили всякую индивидуальность. И еще лицо было бледное и очень смущенное. Захотелось броситься к ней, обнять. Да, конечно, теперь они уже никогда не будут, наверное, по?настоящему близки, теперь это едва ли возможно, но все?таки они так хорошо понимают и самих себя, и свою беду. Наверное, она чувствует, каково ему сейчас — так тяжело и так странно, ведь после самой настоящей мистерии он снова все тот же привычный ей человек, тот, кого она давным?давно знает, за которого когда?то вышла замуж. Мистерии?
Настали хорошие дни. Держа детей за руки, они предельно осторожно скользили по льду среди всех этих мчащихся, вихрем кружащихся конькобежцев. Реакции на заявление об увольнении пока не последовало, да это и не очень его интересовало. Грете он сказал о своем решении уйти из редакции. Она удивленно наморщила лоб и, пожалуй, чересчур живо одобрила его шаг, словно давно знала все, что к нему подталкивало. Он накрывает в кухне на стол к ужину. Грета в прихожей снимает с детей пальтишки. Он входит в ванную, дети в пижамах умываются перед сном, Грета стоит прислонившись к стене и смотрит на них. «А, это вы…» — пробормотал он и вышел.