Как много мыслей, обращенных к прошлому, воспоминаний, из?за них — да, в самом деле, — сдают нервы. Думаешь о прошлом, и терпения явно не хватает, ты нетерпелив, и чего?то требуешь от воспоминаний, хотя от них ничего нового все равно не дождешься. Вот и сейчас ты уже не с Арианой, и не расследуешь события войны, и не пишешь — вместо этого раздраженно, нетерпеливо сбежал в прошлое… Попытался позвонить Ариане в посольство, но телефонист ответил, по?английски, что линия отключена. Бесцельно послонявшись из угла в угол, решил пойти в посольство.
Перед дверью Хофмана стояла белокурая девица в светлом плаще из чего?то лакированного. В глазах у нее блестели слезы. А глаза она не отводила от двери. Кажется, одна из тех девиц, которые были тогда в баре. Спустившись, он отдал портье ключ и прочитал телексы. Маслах, квартал, прилегающий к скотобойням, и Карантина вчера ночью подверглись сильному обстрелу. И еще вчера не только на базаре близ порта были застрелены мужчины в ходе очередной проверки документов — и в Карантине вчера христиане ополченцы из Катаиб согнали отовсюду мусульман, поставили их с поднятыми руками у стены, а женщин, детей и стариков взяли в заложники и увезли на грузовиках. Тех, кто не выдерживал и опускал руки, расстреляли. Так сообщалось в телексах. А он там не был. У Арианы был! Личная жизнь. Да, все чаще отводил глаза, упускал возможность той или иной встречи, все чаще узнавал новости последним. Да нет, ну как же! Ведь информация все равно поступает, а детали можно придумать или позаимствовать из каких?то других аналогичных эпизодов. Чихать, он хотел на «читателя», да только дело?то не в этом. Есть некая инстанция совсем другого рода, что за инстанция, точно не скажешь, известно лишь, что она определенно заявляет о себе. Ведь если берешься за работу, то непременно должен выполнить ее как надо, это и есть честный труд, это и есть твое дело. Необходимо быть на месте событий, если где?то гибнут люди, необходимо засвидетельствовать каждый отдельный случай, и тут у него есть обязательства, он обязан все это видеть. Можно бросить профессию, но нельзя постоянно оправдываться тем, что читатель, видите ли, недостаточно хорош. Лашен достал блокнот и наскоро сделал перевод телетайпных сообщений… Но если бы ты всегда находился в нужное время в нужном месте, то, разумеется, ни о каких отношениях с Арианой не было бы и речи.
Лашен достал блокнот и наскоро сделал перевод телетайпных сообщений… Но если бы ты всегда находился в нужное время в нужном месте, то, разумеется, ни о каких отношениях с Арианой не было бы и речи. Он выписал в блокнот несколько строк о Дамуре. Сегодня всех жителей этого города можно считать заложниками, так как Дамур взят палестинцами в кольцо осады. «Информированные источники выражают опасения, — писал Лашен, — что события будут развиваться наихудшим образом, особенно если принять во внимание факты, имевшие место в Карантине и Маслахе».
Он вышел на улицу. Хофман, наверное, злится, ну и на здоровье. Скоро их совместная работа закончится и не придется иметь с ним дело, разве что случайно будут встречаться. Очень хорошо, нет, в самом деле, это очень приятно, когда отношения ни к чему не обязывают, то есть не требуют верности.
В посольстве отдал дежурному у входа оба письма к Грете. Лишь потом попросил вызвать Ариану. Вооруженных охранников?немцев в посольстве уже не было, никто тебя не обыскивает, как в декабре. Неприятно — дежурный не отнес письма куда полагается, не сунул в мешок или что там у них для почты, а положил на свой стол, да еще адресом кверху. Ариана медленно сошла по лестнице. Улыбнулась и, кажется, ничуть не удивилась его приходу. Но она ведь всегда очень спокойно держится, словно совершенно не понимает, какие ужасы и раньше творились в городе, и по сей день продолжаются. Она же сама рассказывала, как мужчин, привязав к машинам, волокли по земле, убивая медленной мучительной смертью, как еще живым отрубали член, как давили людей грузовиками и танками, вперед?назад, пока, расплющив, не стирали тела в кашу. Сам он здесь только раз видел — ну да, никуда же не ходил, — как погиб человек: только что был жив, в следующее мгновение — убит, мертв. В Праге он видел смерть людей, но их лица мог разглядеть, лишь когда они уже были мертвы. Здесь — да, он видел смерть старика Муслима, торговца, но и его живое лицо не успел по?настоящему разглядеть. Что?то было у них общее — то, что выдергивало этих людей из толпы, некая сила, одна и та же везде — в Праге, во Вьетнаме, в Чили и здесь — сила глубоко человеческая, такая же человеческая, как человеческая радость в долгий и счастливый мирный день.
— Вот хорошо, что ты пришел, — сказала Ариана. — Хочешь, поедем со мной в Баабду?
И, отведя в сторону, шепотом пояснила: звонили из приюта, кажется, нашли для нее ребенка.
Лашен улыбнулся:
— Отлично! — Он был рад за нее.
— Посольство со дня на день закроют. Сам посол сегодня улетает в Бонн и в ближайшие дни не вернется. Похоже, еще на этой неделе все будет ликвидировано.
— А ты? Ты все?таки тоже решила уехать?