Кроме него, раны были у всех не защищенных броней костюмов ученых. Кроме профессора Гринева: Саня оказался достаточно шустрым. Обработав раны и распределив людей по кораблям, я немного побеседовал с Троллем, и договорился с ним о следующей встрече: рассказ Роммеля о возможной экспансии его расы требовал серьезнейшей проверки. Выразив ему свое уважение его любимым способом, и, удостоившись нашего поклона, я вернулся в «Кречет» и медленно поднял его с планеты…
Глава 4. Ира
Дом… Как я по нему соскучилась! Я воткнула свой корабль метрах в пятидесяти от него и, забыв о Мэри и профессоре Гриневе, которые летели вместе со мной, бросилась к нему. Увы, детей там не было: мы прилетели ночью, и не стали никого из них будить. Открыв дверь, я вдохнула привычный запах и положила свою ладонь на филенку двери: мне так не хватало этого спокойствия… Поднявшись на кухню, я залезла в холодильник и достала оттуда любимое клубничное варенье. Быстренько сделав себе здоровенный бутерброд, я выпила стакан сока и, откусив от бутерброда, вспомнила о своих «пассажирах». Немного покраснев от стыда, я бегом вернулась обратно и перенесла профессора в дом: весь полет проспав под воздействием снотворных, перенеся четыре тяжелые операции, он пошел на поправку, и выглядел гораздо лучше.
Немного покраснев от стыда, я бегом вернулась обратно и перенесла профессора в дом: весь полет проспав под воздействием снотворных, перенеся четыре тяжелые операции, он пошел на поправку, и выглядел гораздо лучше. А вот Мэри от бесконечных процедур осунулась и похудела. Лишь последние двое суток до прилета она немного расслабилась, и начала приходить в норму. Правда, почти все это время она проспала, но часа три мы с ней все-таки проболтали. Сначала знакомясь друг с другом заново, чуть позже, почувствовав друг в друге что-то родственное, о всякой ерунде, а потом она даже призналась мне, что неровно дышала к Виктору. Для меня это не стало новостью: за годы совместной жизни с ним я довольно часто натыкалась на последствия его обаяния: по-моему, влюбленности в него избежала лишь Элен. И то потому, что знала со второго месяца Проекта. Танька Сомова вообще как-то напилась и приперлась ко мне требовать его себе… Поэтому я лишь посмеялась признанию Мэри и по секрету сообщила ей, что знаю как минимум о четырех его бывших любовницах. Рошаль чуть не упала:
— И ты терпела?
— Ага! Ему тогда нужно было перебеситься… Первая баба появилась у него после увольнения из ВКС, когда он просто не знал, что делать и куда приткнуться. Вторая — после гибели Харитонова, которого он считал почти что отцом. Третья — когда нас, как бешеных собак, начали травить на всех планетах Конфедерации, и пришлось бросить все нажитое и перебраться сюда, в Ньюпорт, на Окаду. Четвертая была сравнительно недавно, года три назад: тогда мы последний раз летали в центральные миры, на Дабог, и он наткнулся на «Белых»… Когда более чем десятитысячная толпа озверевших молодых парней на его глазах рвала на куски нескольких девочек с Квидли, жители которых из-за своеобразного спектра светила уже в третьем поколении приобретают слегка зеленоватый оттенок кожи. Они орали, что мутантам не место на их планете, и топтали уже изломанные тела ногами. Тогда я первый раз в жизни видела его безумным: он ворвался в толпу, как таран, убивая всех, до кого дотягивался, а я бежала за ним следом и плакала от страха, понимая, что его ничто не остановит. За каких-то пять минут он убил почти сто человек!!! Еще двадцать два убила я. Тех, кто пытался выстрелить ему в спину. Потом, когда поднялась дикая паника, и все начали разбегаться, я сначала сбила его с ног, а потом удерживала в таком положении почти минуту… Он чуть не порвал мне все связки, сломал два ребра и вывихнул руку. Но, придя в себя, вытряхнул какого-то полицейского из его скутера, дав ему за трусость по шее так, что сломал позвоночник, и довез меня до нашего «Кречета». Почти три месяца он меня стеснялся, и целыми неделями пропадал то в тире, то на полигоне, то летал в одиночку по системе, вытворяя такое, что ребята, которые за ним присматривали, просто диву давались. Вот я и подослала к нему одну девчушку из тех, кто перебрался сюда вместе с нами. Она его и привела в норму… Правда, на это ушло почти полгода…
— И он пришел обратно? — удивленно прошептала Мэри.
— Да! Он ведь всегда знал, что я его люблю… Просто ему было стыдно…
— Я бы так не смогла! — призналась Мэри.
— Я раньше тоже так думала… — философски пробормотала я. — Увы, пришлось. Просто он такой, и менять его я не хочу. Понимаешь, он — цельный. Как алмаз. Его бессмысленно ломать. В нем и так почти нет минусов. А те, которые есть, по сравнению с плюсами так ничтожны, что я просто закрыла глаза…
После этого разговора мы долго не могли уснуть. Мэри рассказывала мне о своей жизни вне проекта, о том, как он разваливался, о первых неудачных операциях, о своих срывах после них. Мы прорыдали часа полтора, просто из какой-то бабьей солидарности, зато потом почувствовали друг друга ближайшими подругами…
Вот и сейчас, устроив Гринева на кровати в одной из гостевых комнат, подключив датчики его медблока к информационно — энергетической сети дома, мы взяли бутылку вина, креветок и залегли на водяные матрасы возле нашего бассейна, решив всласть поболтать до прилета ребят.
Виктор сел на космодроме Ньюпорта, где в отеле «Роллс» снял себе номер Роммель.
— Знаешь, я тебе завидую! — смотря в темную воду остановившимся взглядом, почти прошептала Рошаль. — Тебе немногим меньше, чем мне, а у тебя нет ни одной морщинки. Ты словно перестала взрослеть… У тебя потрясающие дети и муж, а я… я осталась за порогом большой жизни…