— Карнавал еще продолжается, мой единственный друг, и не надо грубить. Я охотно признаю твою силу, но это еще вопрос — кто из всех достоин воплощения. Я ведь могу и по имени назвать!
— Тс-ц! — грозно цыкнул Кошкодав-Ракоед, бросив опасливый взгляд на Аршака.
Лысый рассмеялся.
— Умолчания! Тайны! Зашитые рты! Старо, до невозможности старо, грозный ты мой, а юноша неглуп, юноша все видит, почти все понимает и при случае сложит два плюс два, все поймет и расскажет у себя, там. Не так ли?
Аршак молчал.
— Вот видишь, — развел Лысый руками. — Он развит и умен. Зачем обман и насилие, когда можно договориться. Ну, по рукам?
— Что вам надо?
Кошкодав-Ракоед пригладил усы, хмыкнул и испытующе поглядел на Лысого.
— Вот это, я понимаю, разговор, — обрадовался Лысый, — а не глупости с пальбой. Мы говорили с тобой, если не забыл, о ключе. Так вот…
— Подавитесь вашим ключом! — крикнул Аршак и, выхватив из кармана перламутровую ручку, швырнул ее оземь.
Лысый кряхтя нагнулся, поднял ее и с любопытством повертел, любуясь радужной игрой.
— Симпатичная вещица. По-моему, это ручка от зонтика. А ты какого мнения, проницательный мой начальник?
Кошкодав-Ракоед молча вырвал у него ручку и небрежно отшвырнул в сторону.
— Дурочку ломаешь?! — завопил он таким пронзительным и мерзким фальцетом, что Аршак слегка присел.
— Не кричи так истошно, у меня от твоего крика моча скисает, сказал Лысый, а затем обратился к Аршаку: — Так, значит, бедный мальчик, ты все время носил эту ненужную безделушку в кармане и геройски принимал страдания? Потел, но выдать тайну злодеям не хотел? Гер-рой! Молодец! Но, извини, ошибочка вышла. Это — не то!
Удар был силен. Пройдя все круги предательства, Аршак хотел было умыть руки, но не успел и был предан раньше, что вдвойне обидно, на сей раз бездушным предметом. Тайна оказалась пшиком. Он вдруг ощутил себя маленьким обманутым мальчиком, которому вместо конфеты подсунули какашку в бумажке. Хотелось уткнуться в бабушкин передник и выплакать ей все обиды и печали.
Хотелось уткнуться в бабушкин передник и выплакать ей все обиды и печали. Но бабушки у него никогда не было, да и не плакал он вот уже лет десять.
— Не расстраивайся, иногда намерение важнее действия. Сейчас поднатужься и вспомни — не попадался тебе маленький кусок стекла? Небольшой такой, темный обломочек. Возможно, он в коробке или в металлической шкатулке из тяжелого металла.
— Нет, нет! — зарычал Кошкодав. — Стекло открыто, я чую, я знаю, я сразу почувствовал, как только его раскрыли!
— И я это знаю, торопливый ты мой. Вспомни, мальчик, куда делось стекло, оно ведь у вас дома было!
— Какое стекло?
— Очень важное. Единственный уцелевший осколок аэндорского зеркала. Ключ. Найдется зеркало — найдется и дверь. Тогда сможешь вернуться к себе. А так — останешься здесь.
— Не понял.
— Чего ты не понял?
— Стекло — там?
— Там, там!
— А я — здесь. Как же я вам найду стекло?
— Голубчик! — вскричал Лысый. — Тебе-то зачем напрягаться? Ты только вспомни, а уж остальное мы сами и в лучшем виде…
— Кто это вы?
— Ну, я, ты, он, она — какая разница!
Аршак задумался. Он чуть не вспомнил, куда уронил стеклышко, но тут же могучим усилием воли подавил мысль о нем. Досчитав в уме до семидесяти, он спросил:
— Вы ищете дверь, чтобы вторгнуться к нам и завоевать нас?
— Зачем вас завоевывать? — искренне удивился Лысый.
— Тогда зачем вам зеркало?
Лысый задумался. Пошевелил губами, прищурил глаза, нюхнул воздух.
— Была не была, — начал он. — Все скажу. Хочешь правду — получай правду. Если не подавишься, то переваришь. Вот тебе вся истина. Да, мы ищем осколок аэндорского зеркала. Что это такое — не спрашивай, объяснять сто лет придется, да и то еще не знаю, есть ли тот, кто объяснить сумеет. Скажем так: зеркало — дверь в миры реальные и воображаемые. Но не спрашивай, какой из миров реален! В этом вопросе нет смысла. Как кости лягут, так и выйдет! Ну, это к делу не относится. Мы должны пройти к вам. Все и навсегда. Частенько к вам наведываемся, но полное воплощение без зеркала невозможно. Завоевывать вас нет никакой нужды — что вы, что мы — никакой разницы! Но вы только по-настоящему впустите к себе, и мы превратим ваш мир в наш рай…
— Кто это вы? — с тупым упрямством повторил вопрос Аршак.
Кошкодав-Ракоед неприятно дернул щекой.
— Вот потеха, он все-таки вспоминает! — рассмеялся Лысый. — В одном из вариантов было очень смешно. Он сбросил на тебя, спящего, титановый лист и рассек пополам, аккурат по пояс. А потом трясся от ужаса и смотрел, как из одной твоей половины растут ноги, а из другой я! Кажется, он тогда обмочился. Хотя, нет, вру.
Аршак ничего не понял.
— Тот несчастный… С бритвой… говорил правду, — перестал смеяться Лысый. — здесь _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_ никого нет, кроме него, — кивок в сторону Кошкодава, — и я — это он, и татуированная девочка — он, и отцы-основатели, и арфист на карнавале… В кого бы ты не плюнул — попадешь в него, хотя, предупреждаю, он очень не любит, когда на него плюют. Так вот — только на карнавале мы можем как бы порознь, а так — как бы по очереди. Вник, мизерабль?
— У вас, вас… Аршак поперхнулся. — Одно тело на всех?