Людей не было. Это пугало Аршака, несколько раз он судорожно оглядывался, пытался заглянуть в окна. Никого!
Только на рынке Аршак понял, как он голоден. Взяв с прилавка огромную желто-красную грушу и внутренне готовый к истошному крику «Держи вора!», он впился зубами в сочную мякоть.
Потом он бодро прошелся по фруктовому ряду и перепробовал все. А когда, сыто отдуваясь, размышлял над аккуратной горкой фиников — есть или не есть, над прилавком вдруг поднялась голова и спросила:
— Не наелся еще?
Аршак вскрикнул и отскочил. Но это был не Кошкодав-Ракоед. Вылезший из-под прилавка человек был без усов и вообще лыс до блеска, не худ и выглядел добродушно. Глаза, правда, у него тоже с тухлинкой, но мало ли какие у кого глаза.
— Как ты сюда попал, бедный мальчик? — участливо спросил лысый.
Аршак шмыгнул носом и поведал незнакомцу о некоторых своих злоключениях в подвалах и на берегу.
— Ай-ай-ай, — незнакомец погладил Аршака по голове. — Как тебя прокрутило! Так ты говоришь — Кошкодав-Ракоед? Так ты его прозвал? Лысый рассмеялся.
— Ага. Меня Аршак зовут. А вас как, извините, называть? — спрсил Аршак.
Лысый задумался. Подвигал куцыми бровями, пожевал губу.
— Ты хороший мальчик, но никогда, ни при каких обстоятельствах и никого здесь не спрашивай о таких вещах. Потом я тебе все объясню. Да и что такое имя — дым и тлен! Назови себя так — одно, этак — другое. А в итоге все равно тебя могильный червь точит, как бы ни назвал себя ты или как бы ни прозвали тебя люди.
Аршак пропустил мимо ушей эту сентенцию.
— Скажите, куда я попал, что это за место?
— А почему ты должен был куда-то попасть? — удивился Лысый. — Ты далеко направлялся?
— Ну… Это же не Москва?
— Кто тебе сказал?
— А вот же — море! — растерялся Аршак.
— Море, — согласился Аршак. — Плохо знаешь географию своей страны. Ты ничего не слыхал про Московское море?
— Так это не море, а водохранилище, — догадался Аршак.
— Море тоже водохранилище, — резонно заметил Лысый. Только загажено круче.
Аршак ему поверил. Его не смущало обилие фруктов и овощей, он никогда еще не бывал на тоскливых московских рынках, и опрятные старые домики, уместные разве что в Прибалтике, тоже не смущали — мало ли на какую окраину могло занести.
Только загажено круче.
Аршак ему поверил. Его не смущало обилие фруктов и овощей, он никогда еще не бывал на тоскливых московских рынках, и опрятные старые домики, уместные разве что в Прибалтике, тоже не смущали — мало ли на какую окраину могло занести.
— Тут девочка татуированная бегала… — начал было он, но собеседник развеял остатки сомнения.
— Э, милый, — безнадежно махнул рукой Лысый, — ты еще в пешеходной зоне не был, там и не такое увидишь! Молодежь у нас особенная, ох, особенная! Однако, — он посмотрел на тень, — карнавал скоро.
— Карнавал?
— Ну, называй как хочешь: карнавал, праздник страны, города, улицы, квартиры, туалета… Праздник всегда праздник, кто бы его не выдумал, где бы ты при этом не находился и чтобы ни имел с собой. Вот, приблизительно, так.
Все постепенно утрамбовывалось на свои места. Аршак начал снова обретать утраченную было реальность окружающего мира, а когда открыл рот, чтобы спросить, как дойти до ближайшей станции метро, Лысый окончательно выбрался из-за фруктового прилавка — и мальчик запнулся.
Одет был Лысый в немыслимую заплатанную мешковину, а на ногах красовались огромные болотные сапоги. Если он косил под хиппи, то весьма лажово, и сомнения снова вернулись.
— Вот что, — сказал Лысый, — пока не началось пошли ко мне.
— Куда? — насторожился Аршак.
— В школу. Я, понимаешь, тут немного учитель. Пошли, здесь рядом, неподалеку…
ШКОЛА
Школа оказалась приземистым длинным бараком, и если бы не вывеска «Среднеобразовательная школа имени профессионально-технического обучения», то Аршак не рискнул бы войти.
Внутри, к его удивлению, оказалось вполне прилично. Чистые дощатые полы, стены оклеены веселыми обоями, парты. Парты его восхитили, давно он их не видел. У него в классе столы, стулья, а тут могучие устройства на двоих, с откидными крышками, с жесткими прямыми спинками, из толстых досок, в которых ножом и бритвой можно вырезать любые барельефы. Настоящие старые парты он видел только однажды, на свалке.
В таком длинном классе ему еще не доводилось бывать. Четыре ряда парт тянулись и исчезали в глубине помещения. Окон не было, свет шел от круглых неярких плафонов.
На стенах висели картины. Аршак подошел к ним.
— Посмотри, это интересно, — сказал Лысый, роясь в бумагах на учительском столе.
Над картинами был прибит большой транспарант с надписью:» Творчество юных — карнавалу!»
Картины Аршаку не понравились — скучные! Школьницы и школьники за партами, румяные, в глазах идиотский блеск, а вот маленькая девочка с бантом и в белом передничке, чем-то похожая на ту, что встретилась на пляже, бежит с воздушным шаром навстречу матери, а мать, присела, раскинув руки. А вот школьники на уборке урожая, среди злаков и плодов, одна картина называлась «Первый учитель»: первый учитель копия лысого, гладит по головке все ту же девочку с бантом. Нарисовано было неплохо, тщательно. Аршак тихо позавидовал. В детстве он рисовал, одну картину даже выставили в галерее детского творчества, а потом не то разучился, не то захвалили и расхотелось.