— А креститься обязательно?
«Ну совсем хорошо, клиент дозрел, можно подавать к столу».
— Обязательно, причем не из-под палки, а добровольно. Понимаю, что трудно отказаться от веры отцов, но этого пока и не требуется. Прими христианство, для начала, не сердцем, а только умом. Это не измена, а ПОЗНАНИЕ. До сих пор ты знал только одну сторону веры — языческую. Познай теперь сторону христианскую. Чтобы делать выбор, надо ЗНАТЬ, а отвергать не зная — удел дураков. Пройдет время, выбор свершится сам собой, и ты еще будешь удивляться: «Как это я раньше не понимал?» Каким будет этот выбор, сейчас не сможет сказать никто. Проси о Святом крещении и вступай на путь познания. Это все, что я сегодня могу тебе сказать. Только сегодня, жизнь впереди еще длинная, будет время и для других разговоров.
— Ты говоришь, как волхв или как старик…
— А ты что, не слыхал о стариках в детском теле?
Первак вдруг отшатнулся от Мишки, как от змеи, лицо исказилось, зрачки расширились, рука дернулась в защитном жесте.
«Что? Что я такое сказал? Неважно, полный назад! Отмена! Эскейп!»
— Что? Неужели похож? — Мишка заставил себя улыбнуться.
«Что? Что я такое сказал? Неважно, полный назад! Отмена! Эскейп!»
— Что? Неужели похож? — Мишка заставил себя улыбнуться. — Меньше бабьих сказок слушать нужно, а если слушать, то не всему верить.
«Попал! На лице явное облегчение. Здорово он трухнул, даже пот на лбу выступил. На что же я наткнулся? Какая-то страшная сказка, не дошедшая до двадцатого века? Наверно, что-то вроде того, какой-нибудь славянский Питер Пэн с кошмарным сюжетом. Ладно, потом выясним».
— Все, Первак Вторушич, пищи для размышлений я тебе дал достаточно, решения твоего жду завтра, край — послезавтра. Подумай, с матерью посоветуйся. А сейчас ступай, мне еще с Роськой поговорить надо.
«Фу-ух, что-то день сегодня длинный выдался. А еще говорят: «Болтать — не мешки ворочать».
— Возьмешь его с братьями в свой десяток.
— Он же еще не согласился!
— Согласился, только сам об этом пока не знает. Был ты, Роська, старшим стрелком, станешь десятником. Определим к тебе всех ребят из холопских семей, которые захотят в воинское учение пойти. Лавр возьмет тебя и Мотьку смотреть холопские семьи, так ты к ребятишкам подходящего возраста приглядись. Поедете верхом, в бронях. Сверкай шлемом, звени кольчугой, вообще постарайся выглядеть лихо, чтобы ребятам завидно стало. Попозже подпустишь к ним Первака для разговора. Так, глядишь, у тебя под началом и не один десяток образуется.
— Когда же попозже? Ты же сказал, что обельные грамоты…
— А как обельная грамота составляется? На главу семьи «со чады и домочадцы». Детей в ней вообще не упоминают.
— А сам говорил: не врать.
— А я и не врал, Первак — старший мужчина в семье. Был бы помоложе, написали бы грамоту на вдову Листвяну, или как ее там окрестят. А так — на него.
— Минь! — Роська поколебался, но все же решился спросить: — Ты ему креститься притворно посоветовал, а остальных — вообще насильно. Разве так можно?
— Не только можно, нужно! Ты крест искренне принял, тебе это странно. Но подумай: сейчас в их душах царит мрак язычества. Наша обязанность как христиан заронить в этот мрак хотя бы искру Истинной Веры. А уж там… Как сказал один умный человек: «Из искры возгорится пламя!»
— Но насильно! — Роська никак не мог успокоиться. — Нельзя, грех это!
— Владимир Святой первыми на Руси крестил киевлян. Объявил указ: всем киевлянам прийти утром на берег Днепра и принять Святое крещение. Заканчивался же указ такими словами: «А кто не придет — да будет мне враг». Как князья с врагами поступают, сам знаешь. И это Святой! Чего уж нам-то, грешным? Если хоть несколько душ спасем, все оправдается.
Роська насупился и сидел молча, машинально ковыряя пальцем сучок в жерди. Почти физически ощущалось, как в его сознании происходит трудное переосмысление каких-то истин, ранее казавшихся незыблемыми.
«Хороший ты парень, крестник, и, как всякий неофит, хочешь быть святее папы римского. Ну не могу же я тебе объяснить, что споры о канонах и ритуалах — не борьба за веру, а борьба за паству — за хлебное место посредника между Ним и нами. Бог един, и Ему все равно, на каком языке ты к Нему обращаешься, в каком храме молишься, в какие одежды облачаешься. Мы все Его создания, независимо от того, как мы Его называем. Если, конечно, Он… есть.
А если нету, то все равно вера нужна, иначе как мы будем отличать Добро от Зла?»
* * *
Лавр поднял Мишку ни свет ни заря. Терпеливо дождался, пока тот умоется, спросил, будет ли завтракать, но было заметно, что нервничает он очень сильно и даже несколько лишних минут ожидания для него будут настоящей пыткой. Поэтому Мишка отказался от еды, вытащил из-под лавки берестяной короб с тряпичной куклой, вручил его Лавру и потащился следом за дядькой, втихомолку проклиная осточертевшие костыли.
Кукла у Мишки получилась примитивной до неприличия. Две березовые веточки, связанные накрест и обмотанные тряпьем, некое подобие юбки, начинавшееся от самых «подмышек», платок из треугольного лоскута, «лицо», нарисованное угольком на серой холстине. Хорошо, что волхв был мужчиной: куклу, вышедшую из женских или даже девчоночьих рук он подделать не смог бы при всем старании.