— Эх, был бы ты девкой, какую бы ведунью из тебя сделать можно было!
Хлопнула входная дверь, и на пороге появилась Красава. У Мишки аж скулы свело — таким плотоядным удовлетворением повеяло от Нинеиной внучки. Как от мелкого хищника, только что сожравшего уворованного из курятника петуха. Так почему-то и подумалось: петуха, а не курицу.
— Красава! Ты что творишь? — строгим голосом спросила Нинея. — Я ж тебе не велела…
— Не велела, но хотела! — затараторила внучка. — Ты сердитая была и на него, и на себя тоже.
«Ну вылитая Юлька, когда с матерью на медицинские темы лается!»
— Что случилось-то, баба Нинея?
— Нету больше твоего волхва, Мишаня. Утоп. Красава его на реке под лед спустила.
У Мишки отвалилась челюсть.
Нинея чуть приподняла плечи и развела руками. В ее мимике и жестах не было и намека на какие-либо негативные эмоции по поводу того, что ее шестилетняя внучка только что совершила преднамеренное убийство. Скорее, ее невербальный ряд можно было прочесть так: «Вот видишь, с кем приходится работать!»
«Оббалдеть! Именно так — с двумя «б». Грохнули мужика и… И ничего! Внучка довольна собой, а бабка считает случившееся досадной мелочью, детским непослушанием. Вот тебе и добрая бабушка. Я-то Роське заливал: хорошая женщина… Ой, я же сюда мальчишек приволочь собираюсь! Да Красава, если что, тут такой теракт организует! Никакого тротила не нужно, она сама как тротил, а бабуся как пульт дистанционного управления».
— Эк тебя перекосило, — сочувствующе обратилась Нинея к Мишке. — Неужто волхва пожалел?
— Кр… Кхе! Красаву.
— Красаву? — Нинея снова досадливо поморщилась. — Христианское воспитание, что с тебя взять?
— Да ей же всего шесть лет!
— А тебе сколько? Тринадцать, «муж честной»? А сколько ты народу уже убил? От тебя смертью несет так, что я чуть не от околицы почувствовала.
— Я защищался! На нас напали!
— И защитился! — согласилась Нинея. — Потому что умел! А Красаве, по-твоему, уметь защищаться не надо?
— На нее никто не нападал!
— На тебя нападал, а она тебя любит.
И меня досада взяла, а ей за меня обидно стало. Дите же еще.
— Так я о том и говорю: ребенку такую силу в руки давать…
— А ты братьям не «такую» силу в руки дал?
«Блин, железная логика. Стоп, а откуда она про самострелы знает? Бросьте, сэр, все она знает — стучит ей кто-то из Ратного. Да та же старостиха Беляна. Но как же мне теперь?»
— Ну чего ты маешься, Мишаня? Вижу же, что что-то сказать мне должен. Говори, не мучайся.
«Колитесь, сэр, чего уж теперь-то? Ох, а крестник-то мой!»
Случайно взглянув на Роську, Мишка увидел, что тот все так же сидит, полуприкрыв глаза и покачиваясь. Протянул руку, чтоб потормошить его, и испуганно отдернул: вдруг нельзя? Оглянулся на Нинею. Та улыбнулась и поощрительно кивнула, словно что-то разрешая. Потом приложила палец к губам, призывая не то к тишине, не то к осторожности, и сделала округлое движение рукой, словно ласково погладила кого-то. Снова поощрительно кивнула.
Понимая, что участвует в некоем таинстве, Мишка осторожно погладил лежащую на столе ладонь Роськи. Тот вздрогнул, раскрыл глаза, и вдруг лицо его сморщилось, и на нем отобразилось такое горе…
«Вспомнил! Мать вспомнил, бедолага… Несчастный парень».
Физически ощущая нахлынувшую волну жалости, не замечая, что копирует интонации Нинеи, Мишка тихо проговорил:
— Все хорошо, Славушка, все хорошо, не беспокойся. Я с тобой, Славушка, все хорошо, успокойся.
Роська немного расслабился, Мишка снова обернулся к Нинее и буквально напоролся на пронизывающий, словно стальная игла, взгляд. Старуха рвала его сознание, проламывала барьеры, внедрялась все глубже и глубже, показалось, что она уже видит в Мишкиных воспоминаниях сцены из предыдущей его жизни — непонятные и непостижимые для человека двенадцатого столетия. И… все вдруг кончилось. Нинея вздохнула, разочарованно отвела глаза и разрешила:
— Спрашивай.
— Что это сейчас было… Ну с Роськой, зачем ты мне позволила, даже велела… И зачем ты меня…
Мишка не знал, как продолжить начатую фразу, не скажешь же «сканировала».
— А сам-то как думаешь?
Мишка задумался. Почему-то пришел на память эпизод из Киплинга, когда Багира и Балу вместе с бандерлогами поддались гипнотическому воздействию Каа и только прикосновение Маугли вывело их из транса.
— Знаешь, далеко на юге есть такая страна Индия. Там водятся огромные змеи шагов по десять, по пятнадцать длиной. Они не ядовитые. А охотятся тем, что завораживают взглядом. Любую тварь заставляют самой ползти им в пасть. И только человека заворожить не могут. Никогда, даже ребенка. Этих змей там почитают символом мудрости. Так и говорят: «Мудр, аки змей».
— Ну вот, ты сам все и объяснил. Не могу я тебя заворожить. Вроде и случай подходящий: ты сначала испугался, потом разозлился, потом Славушку пожалел, раскрылся весь, душой наружу потянулся, крестнику помочь… А все равно ничего у меня не вышло.
— Так ты меня специально отвлекла! То я спорил с тобой, а то — сразу про спор забыл!
— Эх, был бы ты девкой! Такую б ведунью из тебя воспитала! Сильнее меня была бы. А мужи… И десятой доли воспринять неспособны. Ты вот сейчас чего-нибудь чувствовал?