— Умен у тебя десятник, Мишаня, даже удивительно.
— У него хороший наставник был.
— Дураку любой наставник не впрок. — Нинея повернулась к внучке. — А ты что скажешь, Красава?
— Мишане бы еще шубу соболью, перстни с каменьями да сапожки красные. Вот бы он тогда красавец был! А я бы, как выросла, на нем бы женилась!
Смеющуюся Нинею Мишка еще не видел. Улыбающуюся — да. Усмехающуюся — тоже. А вот хохочущую, утирающую слезы и хлопающую себя ладонями по коленям, — нет.
Потом был шум, гам, детская возня, хохот — Нинея «отпустила» своих внучат, а Мишка с Роськой принялись раздавать привезенные из Турова подарки. Мишка с удивлением смотрел на своего десятника. Роська, видимо, впервые в жизни принимал участие в таком мероприятии и был счастлив, кажется, больше всех шестерых детишек, вместе взятых. Каждая детская улыбка, каждый радостный вопль словно впитывались в него и накапливались, как в каком-то неизвестном науке аккумуляторе. Бывший Никифоров холоп прямо-таки светился от этой «конденсированной радости».
«Вот-вот, десятник Василий, посмотри на это все, порадуйся вместе с ними, а потом как-нибудь вспомни, что попы этих детишек не иначе как исчадиями ада поименовали бы. Вспомни (а уж я найду случай напомнить) и задумайся. А то что-то ты слишком уж рьяным христианином заделался — начинаешь все в черно-белом виде воспринимать. Нет, брат Ростислав, не все в этой жизни так просто, существуют и другие цвета и оттенки».
Мишка развернул сверток с пуховым платком, который он по-прежнему называл про себя оренбургским. Почему-то захотелось не просто отдать его Нинее, а собственноручно накинуть его ей на плечи.
Мишка развернул сверток с пуховым платком, который он по-прежнему называл про себя оренбургским. Почему-то захотелось не просто отдать его Нинее, а собственноручно накинуть его ей на плечи. Мишка не стал сопротивляться этому желанию, так и поступил и вдруг словно ослеп от всплывшей из глубин памяти картинки далекого детства.
* * *
Отец тогда вернулся из заграничной командировки — ездил учить военных моряков ГДР управляться с новым видом оружия — ракетными катерами. Загранпоездка, пусть даже и в социалистическую страну, по тем временам была редкостью, подарков отец привез кучу и вот так же молча вытащил из сумки и накинул матери на плечи пальто из искусственной кожи — последний писк моды начала шестидесятых годов XX века, несбыточную мечту ленинградских модниц.
* * *
Картинка исчезла, оставив после себя сладкую горечь воспоминаний о безвозвратно ушедшем, а на Мишку вдруг обрушилась целая лавина ощущений и впечатлений. Первое — изумленный взгляд настежь распахнутых глаз Красавы, остановившийся на нем и Нинее. Второе — боль в раненой ноге — начисто забыл про костыли, это ж надо! И самое неожиданное — склоненная к плечу голова волхвы, прижавшаяся щекой к тыльной стороне Мишкиной ладони.
«Боже мой, сколько же лет она мужской руки на своем плече не ощущала? Умная, поразительно, по нынешним временам, образованная, властная и… такая одинокая Светлая боярыня, по каким-то причинам похоронившая себя в глуши припятских лесов и болот. Что ей сейчас вспомнилось, так же как и мне? Отец, муж, сын, любовник? Ничего-то я о ней не знаю, но…»
Не отнимая руки, Мишка сдвинулся чуть вперед и, заглянув в наполненные готовыми пролиться слезами глаза Нинеи, тихо повторил ей ее же присловье:
— Все хорошо, не печалься, Гредислава, все хорошо.
Нинея со всхлипом втянула в себя воздух и так же тихо ответила:
— Сядь, Мишаня, нога-то у тебя…
— Ничего, не больно… почти…
— Больно, я чувствую… садись, садись…
Волхва отерла уголком платка глаза, выпрямилась и уже совсем другим голосом распорядилась:
— А ну! На стол собирать! Ужинать пора!
Каждый, кроме самых маленьких, занялся своим делом, чувствовалось, что внучата давно приучены к определенному порядку. Мишка опустился на лавку и почти сразу же почувствовал правым ухом горячий шепот Красавы, воспользовавшейся тем, что Нинея отвлеклась к печи:
— Ты зачем бабулю ворожил? Она тебя и так любит.
— Ничего я не ворожил… — попытался, так же шепотом, оправдаться Мишка. — Да и не умею я…
— Врешь, я видела! — безапелляционно заявила Красава. — Но ничего, я на тебе все равно женюсь!
Внучка волхвы упорхнула, а Мишка так и остался сидеть в состоянии столбняка.
«Здрасте, приехали! Мало мне одной невесты от деда, так еще и эта на меня глаз положила! Еще и к бабке приревновала, обалдеть! Примите мои поздравления, сэр Майкл, вы идете у дам нарасхват, как колбаса в горбачевские времена! Ребенок, конечно, еще, а вдруг не передумает? Ведь и замочить из ревности может запросто. Ну влип!»
После ужина ребятня шустро прибрала со стола и, повинуясь Нинеиной команде, отправилась спать. Ни капризов, ни возражений. К величайшему Мишкиному удивлению, Роська вместе со всеми поплелся за занавеску, где располагались полати.
«М-да, на коротком поводке Нинея ребят держит.
«М-да, на коротком поводке Нинея ребят держит. Привыкнут, как без нее обходиться станут?»
Мишка и Нинея остались сумерничать вдвоем. Волхва поставила на стол подаренные Мишкой подсвечники, зажгла свечи, села напротив, подперев щеку кулаком.