— Почему сам, — Лука кивнул в сторону палатки деда, — не говорит?
— А ты бы сказал? С мальца же какой спрос?
— Когда?
— Медленно, постепенно. Князьям не до нас будет.
— Понял. Ты того… не держи зла, погорячился.
— Все понимаю, ты не первый.
— Даже так? — Мрачное выражение лица Луки мгновенно сменилось настороженным. — А кто еще?
— Ты бы ответил?
— Хм, — Лука криво ухмыльнулся, — вот тебе и «Младшая стража»: мальцы, игрушки. Передай деду: на четыре десятка может рассчитывать.
— Передам.
Лука развернулся и пошел назад, к своему костру, а Мишка по очереди оглядел Матвея и Роську.
— Вы откуда взялись?
— Крестная забеспокоилась, — объяснил Роська. — Темно уже, а ты ушел, и нету.
— Все слышали и видели, но мало что поняли. Так?
— А чего это вы с ним… — начал было Матвей.
— Ничего не видели, ничего не слышали, понимать нечего! — быстро перебил Роська.
— Верно мыслишь, старший стрелок! Пока Демьян лечится, бери на себя десяток. Ребят постепенно, по мере выздоровления, будем на учебу ставить. Ты командуешь, Кузьма учит.
— Слушаюсь, господин старшина!
— Как спина?
— Полегчало. Юлия, не знаю как по батюшке, просто волшебница, а говорит как! — Голос у Роськи потеплел. — Я матушку вспомнил…
Мотька ревниво засопел:
— Со мной тоже… говорила.
«Поздравляю, сэр, у вас на глазах происходит формирование любовного треугольника. И углов, надо понимать, будет все прибавляться, она же со всеми профессионально поработала, а они все сироты, ласкового слова не слышали с младенчества. Пресекать надо в зародыше, только как?»
— Ребята, вы на голос ее не очень-то ведитесь. Это лекарское искусство — успокоить, приласкать, пожалеть. Лекарок этому с детства учат, и она так с каждым больным или раненым разговаривает, не только с вами.
«Бесполезно… слушают, но не слышат. Только этого мне не хватало. Как их ножевому бою учить, если они из-за Юльки тут же резаться начнут? Ну нет, лекарка моя любезная, сама напортачила, сама и исправлять будешь!»
— Ладно, сами потом убедитесь. Сейчас давайте на ночь устраивайтесь. Роська, обойдешь всех, посмотришь, как устроились, потом мне доложишь. Я у деда буду.
— Слушаюсь!
Мишка, сопровождаемый Чифом, быстро зашагал к фургону. Как он и предполагал, все женщины собрались там. Как только Мишка сунулся под полог, разговор прервался и все головы повернулись к нему.
— Тетя Настена, неприятность у нас, Юлька парней моих подпортила, может плохо кончиться.
— Что? Как это подпортила?
Вопрос прозвучал строго, даже грозно, но было понятно, что строгость эта адресована не Мишке. Юлька тоже сразу все поняла и попыталась «отыграть» тему:
— Минька, ты чего болтаешь, за кашу, что ли, обиделся?
Дело, однако, казалось Мишке очень серьезным, поэтому он, не глядя на Юльку, по-прежнему обращался только к Настене:
— Ты же знаешь, как она голосом завораживать умеет, а ребята все — сироты, ласковое слово и не помнят, когда в последний раз слышали. Мотька с Роськой уже волками друг на друга глядят, а постепенно и другие выздоравливать начнут. Обучим их оружием пользоваться, а они друг в друге дырок наделают.
Бзынь! Подзатыльник, исполненный опытной лекарской рукой, мгновенно вышиб из Юлькиных глаз слезы.
— Мама! Я же как лучше хотела, они даже боли не чувствовали!
— Все силу свою пробуешь? Я тебе что говорила?
Бзынь!
«Влипла подруга. А ситуация-то такая же, как с моими ребятами. Дети же еще, а в руках сила: у них — оружие, у нее — власть над сознанием. Силы своей не понимают, страха не ведают, ответственности… и слово-то такое им неизвестно. А то ли мы делаем, вообще? Не натворить бы беды, но и назад ходу нет. Думайте, сэр Майкл, управление персоналом — тоже наука».
— Тетя Настена, она же не знала, что они…
— Должна была понять, на то и лекарка. Если слишком легко ей поддались, значит, что-то не так.
Если слишком легко ей поддались, значит, что-то не так. А она решила, что это она такая сильная да умелая!
Бзынь!
— Мама!
Бзынь!
Мишка уже открыл рот, чтобы вступиться за Юльку, но его опередила мать:
— Настя, будет тебе, мозги выбьешь!
— Было б что выбивать…
«Нет, Настена и правда здорово разозлилась, надо как-то отвлечь. Ну-ка, сэр, спасайте прекрасную даму!»
— Тетя Настена, можно сказать?
— Что еще?
— Если уж это… не знаю, как назвать, появилось, то убить это уже нельзя, надо, наверно, попробовать чем-то заменить. Ну вот мама у них у всех крестная, так, может быть, можно это на нее перевести как-нибудь? И еще: они ни семейной жизни, ни родства не помнят или не знали этого вообще. А неприкосновенность родни им как-то внушить тоже нужно…
— Поняла я тебя, поняла! Слышишь, лахудра? — Настена сердито глянула на дочь. — Никто его не учил, а все лучше тебя понял! Больше к отрокам и близко не подходить! Я сама ими займусь, они у меня узнают, что такое ласковое слово! Про тебя, свиристелку, забудут, как и не было! Перестань реветь! Сама виновата! А насчет семейных дел…
— Настя, — подала голос Татьяна, — я бы к себе кого-нибудь взяла. У Ани-то своих пятеро, а у меня двое.
— Михайла, — Настена обернулась к Мишке, — сколько их у тебя всего?
— Четверо.
— А тот, что в село приехал?
— Мамин племянник, Петькой зовут.