Олег принял бы эти возки за имущество обычных путников, застигнутых в дороге вражеской армией и на всякий случай удравших куда-то в кусты — но рядом с первой кибиткой стоял старик. В простой белой — но необычно чистой для путника рубахе; опоясанный незатейливым, без ножей, оружия и сумок ремнем — но с самоцветом на пряжке; босой — но вставший на якобы случайно упавший на землю пук сена. А кроме того, в одной руке старик держал красный гладиолус, которого в поле не сорвать, а в другой — красное наливное яблоко.
Ведун направил коня к нему, вытянул саблю, приподнял ею полог передней кибитки. В возке лежал полуобхватный камень, где-то с два локтя диаметром. Наверняка какой-нибудь колдовской атрибут. Олег хмыкнул, доехал до второй повозки, заглянул в нее — и обнаружил сидящего на густом персидском ковре мужчину в темно-малиновом халате и высокой шапке. Его вытянутое безволосое лицо ощутимо напомнило кого-то из знакомых — но кого именно, сразу не вспомнилось. Оружия на кушаке незнакомца не имелось, а потому Середин на время о нем забыл и вернулся к старику:
— Чем обязан встрече, мил человек?
— Милости и справедливости прошу, чужеземцы. — Старик опустился на колени и сложил скромное подношение к копытам коня. — Милости и справедливости к великому Раджафу, волею богов правителю Каима.
— Посмотрим, как вести себя будет, смертный, — пожал плечами Олег. — Чем больше крови он прольет, защищая свой жестокий режим, тем больше ненависти вызовет. Если вы приехали посланцами от него, то разговаривать нам, собственно, не о чем. Мечи и боги вынесли свой приговор несколько дней назад, на Воровской пустоши. Ныне ему остается либо сдаться на милость мудрого Аркаима и принять заслуженную кару за свою измену, либо бежать куда-нибудь за тридевять земель. И лучше бы он не затевал больше кровавых споров. Я так мыслю, кровушкой земля ваша напилась уже досыта.
— Великий Раджаф принимает твое условие, чужеземец, — не поднимая головы, ответил старик. — Он сдается на твою милость и надеется на твою честь и благородство. Он готов предстать перед братом и принять его суд.
— Хорошо, пусть сдается. Это он правильно надумал. Где он намерен это сделать?
— Он здесь, чужеземец. Великий Раджаф во второй кибитке. Он приехал, чтобы сдаться и прекратить ненужную несчастным каимцам братоубийственную войну.
— Повтори еще раз, — не поверил своим ушам ведун.
— Великий Раджаф здесь, чужеземец. Он сдается тебе и надеется на твою милость.
На второй кибитке откинулся полог, наружу выбрался мужчина в малиновом халате, сложил руки на груди, вежливо поклонился. На шапке блеснул крупный белый кристалл прозрачного кварца. Старик торопливо повернулся, кланяясь уже в его сторону.
— Думаешь, я поверю, что это он и есть? Что Раджаф пришел навстречу мне один, без своих бандитов?
— Прости, великий, он не понимает, что говорит… — ткнулся лбом в землю старик.
Мужчина приблизился к Середину, подобрал гладиолус, присел, поставил его на землю, провел рукой по стеблю, отступил — стебель остался стоять, слегка покачиваясь на ветру. Раджаф вскинул руки, притянул к себе что-то невидимое, взмахнул пальцами — и тотчас вокруг стебля закружились, завертелись в порхающем танце бабочки и два мелких жаворонка.
— Пойду в поле чистое, назову слово родовое. Призову и Сварога, отца нашего, и Триглаву, матерь нашу, и прекрасную Мару, очистительницу вечную, — поспешно забормотал Середин защитный заговор от зла и морока. — Поставят округ меня тын железный, забор булатный, от востока и до запада, от севера и до моря. Забор крепкий, забор божий, от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, от чернеца и от черницы, от вдовы и от вдовицы, от черного, от белого, от русого, от двоезубого и от троезубого, от одноглазого и от красноглазого, от косого, от слепого, от всякого зла и по всякий час: по утру рано, по вечеру поздно…
Закончив отчитку, ведун отер лицо, стряхнул с него морок на землю — однако цветок продолжал стоять, а птицы и бабочки все равно порхали на том же самом месте.
— Отойди! — Олег спрыгнул с коня, вспорол ножом землю, выкопал ком с корневищем. Нет, стебель не был нанизан на какую-нибудь проволоку. Он рос из укоренившейся луковицы. Самой настоящей, живой. Но если бы гладиолус торчал здесь раньше — ведун не мог не заметить его на диком лугу! Значит, Раджаф укоренил его здесь и сейчас, у него на глазах!
Середин подобрал яблоко, откусил кусок, захрустел сочной плотью, остатки протянул Раджафу:
— А что ты сможешь сделать с этим?
Мужчина уронил плод на землю, простер руку над ним. Хрустящая плоть яблока тотчас потекла коричневой струйкой, обнажились косточки, упали под траву, тут же проросли, скручивая тощие стебли в общую плеть, вытянулись до уровня пояса и остановились.
— Экий уродец, — покачал головой ведун.
— Ты ведь знаком с магией, чужеземец, и сам понимаешь. Легко оживить мертвое, но долго и тяжело выращивать живое.
— Это да. — Середин оглянулся на марширующие мимо колонны, вскинул руку: — Стоять!
Легионы замерли.
— Что же ты не управился с ними, — кивнул на дорогу Олег, — коли ты такой могучий колдун?