— Груша и цветок, — разглядел более глазастый кормчий. — Старика послали. Видать, того, кого не жалко.
Действительно, даже спустившись на ровную землю и шагая по гладкой тропинке, посланец Кивы приволакивал обе ноги и страдал такой одышкой, что слышно ее было за сто шагов.
— Милости просим, чужеземцы, — подойдя к путникам, упал на колени старик и стукнулся лбом в землю. — Мы люди мирные, вражды ни к кому не питаем, ссор ни с кем не имеем. Не карайте мечом невинные головы, не проливайте напрасной крови. Коли нужда вам от нас в чем имеется, то и мы ее и так восполним. Коли обиду какую учинили, так виру выплатим. Не чините напрасного зла, чужеземцы, и боги осенят вас своею милостью.
Старик оторвал голову от земли, протянул свои подношения. Олег, не зная здешних обычаев и символов, принимать их не рискнул, но старик все равно сложил дары к ногам Любовода и Ксандра.
Скоропалительную просьбу о милости Середин не принял за трусость или предательство. Все знали, что жителям Каима, подданным Раджафа, запрещено иметь оружие. А когда тебе нечем биться с внезапно появившимся возле дома чужаком, остается только два пути: или сдаться на милость победителя, или надеяться на его милость.
А когда тебе нечем биться с внезапно появившимся возле дома чужаком, остается только два пути: или сдаться на милость победителя, или надеяться на его милость. Страна, где правители боятся своих граждан больше, нежели чужих армий, лишая права на оборону — обречена. Русь, может быть, только оттого тысячи лет и простояла в величии, все смуты и набеги перенесла, что меч и щит в каждой избе найти можно было, а без кистеня вообще никто из дома не выходил.
— Вам нечего бояться, — ответил ведун. — Мы пришли сюда, чтобы свергнуть тирана и вернуть власть над Каимом законному правителю, мудрому Аркаиму. Если вы поклянетесь ему в верности и станете отныне служить честно и преданно, то никакие тяготы и горести войны вашего города не коснутся, могу поклясться в этом словом вашего нового властителя!
— Мы поклянемся, господин, — с готовностью ткнулся лбом в землю старик.
— Обманут, — тут же прокомментировал купец. — Как только ты с ратью уйдешь, про все обещания забудут.
— Так ведь заложников можно взять, — тут же парировал кормчий.
— Мы не обманем, — ответил от земли старик. — Детьми клянусь, не обманем.
— Так ведь еще узнать надобно, что у него за дети, — тут же заметил Любовод. — Может, померли, али душегубы такие, что зарезать — все родичи лишь спасибо скажут.
— Слушай меня, старик, — подвел итог перебранке ведун. — Вы присягнете на верность мудрому Аркайму, жизнью своей поклянетесь. Вы укажете мне, где находится ваше кладбище и раскопаете могилы мужчин. Вы дадите мне двенадцать повозок, двенадцать возничих на них и припасы на три месяца им в дорогу. Если я прослышу, что вы нарушаете свою клятву, то все они будут немедленно казнены. Вы достанете из своего центрального святилища камень Раджафа и выбросите его из города прочь. Вы дадите нам теплые шкуры для сна, еду на сегодня и завтра…
— И девок красных несколько, чтобы ночью не скучать!
— Отставить девок! — рявкнул Олег на незаметно подкравшегося холопа. — С ума сбрендил, Будута? Какие девки? Мы же их сюда от рабства пришли спасать, а не завоевывать! Ты меня понял, старик? Ступай в свою Киву. Коли жители согласятся на условия, пусть немедля камень вынимают и наружу выбрасывают! А затем выходят все от мала до велика сюда, чтобы клятву принести. Богами своими и детьми клясться будете. Ясно? Все, ступай.
Старик попятился, поднялся с колен, еще пропятился шагов десять, после чего развернулся и торопливо заковылял к селению.
— Стало быть, — обрадовался холоп, — огня можно не разводить?
— Это почему? — не понял Олег.
— Дык… — указал на Киву Будута. — Они ведь снеди принесть обещались.
— Пока они камень свой выволокут… — Валун, служивший жителям одного из городов для сообщения с Раджафом, Середин как-то видел. Тонны две, не менее. — Пока клятву принесут, пока до угощения дойдет — мы два раза с голоду помереть успеем. Так что давай, запаливай. Да мясо на ломти тонкие порежь, чтобы побыстрее зажарилось.
Горожане размышляли над предложением Олега недолго. Через считанные минуты после возвращение старика наверху города появилось с полсотни мужчин, которые принялись раскатывать бревна в центре селения. Где-то с полчаса они потратили на разборку крыши, потом опустили вниз веревки. После этого работа не заладилась: они бегали, суетились, кричали, но ничего не происходило. Так продолжалось часов шесть, и лишь незадолго до сумерек жители Кивы — женщины и дети тоже поднялись наверх — совместными усилиями выволокли наружу каменный шар саженного диаметра, прокатили его по заранее настеленным бревнам и с восторженными криками спустили со склона вниз, аккурат в просвет между вторым и четвертым легионами.
Шар прокатился шагов двести, остановился, потом качнулся влево, покатился быстрее, быстрее и вскоре с отчаянным хрустом врезался в ивовые заросли немного ниже дороги, прорубив просеку до скрывающегося в кустарнике ручья.
Отдохнув минут десять и переодевшись, жители Кивы начали выбираться из люков и, в чистых белых одеждах, без обуви и поясов, спускаться на пространство между четвертым легионом и городом. Женщины, дети всех возрастов, мужчины и старики они один за другим опускались на колени и склоняли головы, дожидаясь, пока наружу выйдут все соседи. Не найдя других символов новой власти, Олег извлек из сумки каменный шар Аркаима, обошел четвертый легион, встал перед мертвыми воинами и толпой в белых одеждах, поднял камень над головой.