— Какая драка? — охнул холоп. — От костра в лес по нужде не отойти. Стоят там все, не дышат, не шевелятся, слова единого не молвят. Жуть…
— А ты чего скажешь, Ксандр? — поинтересовался Олег у кормчего, что как раз срезал себе ломоть пропекшегося мяса.
— Нехорошо это все как-то, — пожал тот плечами. — Однако же, деваться некуда. Судно нам хоть какое добыть надобно, чтобы на Русь вернуться. А с прибытком вернуться — и того лучше. Хозяин прав: в кои веки на войне мы единственными купцами окажемся. Добыча немалой будет. Ради такого вонь от ратников странных можно и потерпеть. А от иных бед крест святой убережет. Не попустит душе пропасть в соблазнах и страхах греховных. Опять же, за правое дело, сказывают, биться будем.
— Да я знаю, что за правое… — Ведун срезал со спины поросенка длинный ломоть мяса, коричневатый с одной стороны и еще совсем розовый изнутри. Густо посыпал солью с перцем из стоящего на земле мешочка, растер. — Знаю. Да только тревожно как-то на душе. Неуютно.
— Перед доброй войной завсегда неуютно, друже, — хлопнул его по спине купец. — Ничего, милостью Велеса завтра реку перейдем, да и припомним каимцам друзей наших павших, ладьи утопленные да кошели пустые. Сквитаемся и по совести, и по прибыткам. Нешто жалеешь ты ворогов здешних? Своей-то крови проливать, чай, не придется. Ни своей, ни друзей наших. Так чего опасаться? Коли что не так сотворим, все едино не пострадает никто. Будута, куда пиво спрятал? Сюда тащи! Славный сегодня вечер, други. И утро завтра будет — славное…
* * *
За месяцы, проведенные на борту ладьи, ведун отвык и от тяжести брони, прижимающей к земле своим пудовым весом, и от жесткого седла, что пинает седалище при каждой попытке перейти на рысь.
Доспехи своим гостям законный правитель Кайма выдал ламинарные, похожие на рыбью чешую. Только не сверкающую на солнце, а мрачную, как душа палача — из вороненых пластинок размером с большой палец руки. Пластинки крепились на тонкий ремешок, который нашивался на куртку из толстой воловьей кожи с завязками на левом боку. По прочности он, пожалуй, не уступал кольчуге, но был жестким и неуклюжим, как кираса. Единственным его достоинством было то, что он заменял одновременно и броню, и поддоспешник, и в летнюю жару это избавляло от нужды поддевать еще что-то поверх рубахи. Шлем был обычный: ерихонка с несколькими конскими хвостами вместо бармицы, — а вот надевался он на бумажную шапку, неотличимую от танкистского шлема из далекого будущего.
Шлем был обычный: ерихонка с несколькими конскими хвостами вместо бармицы, — а вот надевался он на бумажную шапку, неотличимую от танкистского шлема из далекого будущего. Даже застежка имелась медная и выпуклости над ушами. Конь же был серый в яблоках. Лошадей вообще для путников не пожалели — по три заводных и Середину, и купцу оседлали. Правда — ни одного вороного. Видать, черная масть ценилась превыше всего и береглась для своих, а прочего окраса было не жалко.
— Так что скажешь, колдун? — оторвал Олега от раздумий и колебаний купец. — Выступаем мы, али нет?
Ведун вздохнул, борясь с нехорошим предчувствием, потом достал мешочек с зельем, высыпал в руку, сжал кулак, перевернул ладонью вниз и резко выбросил вперед, раскрывая пальцы:
— Тахари, кхак, оринако олди-ари!
Порошок искрящейся струйкой умчался вперед, медленно осел на волны. Вода захрустела, по ней зазмеились круто изломанные трещинки. Цвет из бледно-голубого превратился в зеленый…
— Отличное зелье, — пробормотал себе под нос Середин. — Да только Аркаим секрета его ни за что не отдаст, к бабке в лес не ходи.
Он тронул пятками коня и первым въехал на ледяную полосу, соединившую гористый северный берег реки и лесистый южный — с той самой отмелью, на которой недавно каимцы перехватили и разорили их суденышко. Выехав на песок, он остановился справа от моста и развернулся, глядя на марширующие по льду ровные ряды воинов, одетых в потрепанные, а местами и рваные мешки с грубо притороченными рукавами.
— Стоять! — скомандовал он, когда на вражеский берег ступила первая сотня зомби, и простер над мертвецами руку: — Нарекаю вас первым легионом! Вперед пошли! — Ведун выждал, затем снова остановил поток: — Нарекаю вас вторым легионом! Вперед пошли!
Таким нехитрым образом Олег разбил свою армию на четыре легиона: три примерно по восемьсот пехотинцев, а четвертый — шесть сотен. Теперь он мог более-менее успешно совершать маневры отдельными частями войска. Фаланга, конечно, штука могучая — но римляне доказали, что полегионное построение в бою намного эффективнее.
— Ксандр, ты на заднюю телегу садись! Следи, чтобы не потерялось ничего, не сломалось. Будута! Ты на первую телегу. Войско, слушай мою команду! Первый, второй и третий легионы — за мной, четвертый легион — вслед за обозом… Пошли!
Путь с речного берега Олег теперь знал: направо вдоль берега до русла ручья, затем вверх по течению и так до прогалины, огражденной березами с северной стороны и соснами с юга. Путь был не самый удобный — ветки склонялись настолько низко, что всадникам приходилось постоянно пригибаться к конским шеям, а ширина русла была, казалось, меньше, нежели ширина телег. Пехота прошла это место без труда, но вот обоз… Однако опасения ведуна оказались напрасны: спустя полтора часа после ухода с берега все пять повозок благополучно выкатились на утоптанную поляну со следами многочисленных кострищ.