Новик, тоже благодарно поклонившись хозяйке, поднялся вместе с холопами, и его тут же перехватил Белый:
— В светелку пошли, новик. Мыслю, не байдану дырявую надеть надобно, а кольчугу дедовскую. Не такая красивая, ан кольца-то куда меньше.
— Мы чего, в набег собираемся?
— Куда? — изумился Пахом. — Да в лес, в лес. Ну, хочешь — обновку надень. Токмо поддоспешник выбери потолще. А саблю не бери, отстегни ее. Смешно, право слово, в лес с саблей-то…
Так ничего и не поняв, Зверев влез в войлочный поддоспешник, байдану. Надел в рукава налатник, застегнул его до горла на крючки, а сверху затянул ремень, на котором остались только ножи, сумка с огнивом и ложка. Без нее тут из дома выходить было как-то не принято. Ну, как во времена Андрея — без трусов. Однако, выйдя на крыльцо, новик обнаружил, что половина холопов прихватили рогатины, решительно вернулся назад и закинул за спину бердыш, Что он, совсем дурной, с одними ножами топать туда, куда все с копьями направляются?
— А-а, с игрушкой своей расстаться не можешь? — рассмеялся боярин, одетый в скромный овчинный тулуп, причем весьма потертый и запачканный. Его, как казалось Андрею, больше дворня на плечи накидывала, нежели кто даже из холопов своим вниманием оделял.
Но отцу ведь вопросов задавать не станешь, а потому Зверев просто указал на острие торчащего из-за плеча лезвия:
— Им ведь, если что, и колоть можно, отец. Как рогатиной. Может и пригодиться.
— Тебе таскать, — не стал спорить боярин. — Ну, все собрались? Тогда пошли!
Возле ворот восьмерых мужчин ждали лыжи — широкие, охотничьи, в две ладони шириной, и сани — самые обыкновенные, но со снятыми оглоблями.
Вместо лошади их за специальные постромки поволокли за собой четверо холопов, побросавших поверх сена свои рогатины. Андрей, глядя на это, немного поколебался, но все же оставил бердыш при себе.
Скатившись по склону, они повернули влево, к озеру, прошли по одной из «перекладин» огромного креста и поднялись в тихий сосновый бор. Новик начал понимать, что отправились они на охоту. Но вот что за зверь такой, которого нужно брать в доспехе и рогатиной? В голову почему-то лезли только крестоносцы. А спросить нехорошо. Он все-таки барчук почти взрослый — должен и сам знать.
Волоча за собой сани, охотники пробирались через бор часа три и прошли примерно столько же верст. Время от времени путь их пересекали то лисьи стежки, то парные отпечатки улепетывающего зайца, то вспаханная кабанами полоса. Но ничто не отвлекало мужчин от целеустремленного движения, пока смуглый, чуть раскосый Мансур не вскинул руку:
— Здесь! Вон она, под корнями.
Холопы тут же разобрали рогатины, выставив их в сторону поваленной сосны. Новик тоже скинул бердыш, ухватил под косицу, хотя пока ничего, кроме большого сугроба под сосной, не видел.
— Белый, давай его… — кивнул боярин.
Пахом подскочил к сосне, вскинул рогатину над головой и опустил ее в небольшую черную дыру на макушке сугроба. Несколько раз потыкал, поворошил, выдернул, отбежал в сторонку. Немного подождал. Ничего не происходило.
Он опять приблизился к дыре, ткнул в нее рогатиной — и тут сугроб взорвался! Холопы выставили копья. Из клубов снежной пыли раздался грозный рев, и выскочил немалых размеров бурый колобок. Увидев людей, он развернулся, встал на задние лапы, опять злобно зарычал.
И тут боярин кинулся прямо на него, ударив плечом под горло и обхватив руками за грудь. Медведь тоже сцапал человека в объятия, заклацал челюстями, навис всей массой. Но Лисьин, расставив ноги и напрягшись, повалить себя не давал. От натуги тулуп на спине лопнул, пополз в стороны, под ним блеснуло кольчужное плетение. Когти зацепились за него, доспех ощутимо натянулся, но выдержал! Бурый снова зарычал, клацнул зубами — плечо человека под подбородком не давало ему опустить морду и вонзить во врага клыки.
Борьба — сила на силу — продолжалась с минуту. Медведь немного накренился набок — или начал заваливать вправо Василия Ярославовича — опустил переднюю лапу, опираясь ею о землю. Боярин тут же поджал руку, выдернул косарь и вогнал его зверю под ребра. Снова послышался рев — но угрозы в этом рыке уже не было. Зверь тяжело откинулся и мелко задергал лапами.
— Ну что, новик?! — Лисьин, разгоряченный и радостный, отскочил от туши. — Как тебе такое веселье? Это тебе не по горам от голых навок бегать! Это уж удаль так удаль! Знай наших! Вторуша, наливай!
Холоп вытащил из саней деревянную пиалку, бурдюк. Наполнил, протянул боярину. По лесу начал расползаться терпкий запах кагора.
— Эх, за удаль!
Василий Ярославович осушил емкость, стряхнул последние капли на шкуру затихшего зверя и протянул Вторуше. Тот снова наполнил пиалу, после чего передал бурдюк Андрею.
— Давай, сынок!
Они выпили, новик отдал кожаную флягу холопу, тот тоже отхлебнул и передал дальше. Мансур тем временем присел перед добычей, вскрыл шкуру на груди, вырезал изнутри несколько тонких мясных ломтиков, на морозе тут же запаривших, словно кружка горячего чая. Пахом принялся посыпать мясо солью с перцем, раздавать охотникам — боярину, Андрею, Вторуше… Василий Ярославович тут же вцепился в мясо зубами. Зверев, секунду поколебавшись, последовал его примеру.
Зверев, секунду поколебавшись, последовал его примеру. И ничего! Мясо прекрасно жевалось, и вкус имело вполне приятный. Даже странно — почему он всю жизнь сырое мясо есть боялся? Хотя, конечно, замороженное из магазина, полгода ехавшее откуда-то с другого конца света, и парное, свежее мясо — это две очень большие разницы.
— Ладно, — чуток успокоившись, махнул рукой боярин. — Грузите его на сани. Свежевать в усадьбе станем. Там вырезки и засолим.