Второй день пути тоже не принес ничего нового, и только на третий, вскоре после полудня, отряд увидел впереди воинский дозор: небольшой сруб с трубой, высокий стог, коновязь с десятком лошадей и ратники в броне и с копьями, скучающие возле дороги.
— Вот и Себеж! — облегченно вздохнул боярин. — Порубежье.
— Такой маленький? — изумился Андрей.
— То дозор, сынок, — усмехнулся Василий Ярославович. — Сама твердыня слева, на перешейке меж двумя озерами стоит. Крепость могучая, всего девять лет назад срублена. По велению государя князь Шуйский поставил. Три года тому все лето стены в ней надстраивали. Ныне ее так просто не возьмешь, зубы пообломаешь… Здрав будь, Бажан Ветранович! Давно не виделись. Как здоровье, боярин, как супружница? Растут ли дети? Плодоносят ли поля твои, стоит ли усадьба? Здоровы ли князья Засекин и Тушин, хороши ли у них дела?
Боярин Лисьин натянул поводья, спешился и обнялся с вышедшим из избы дородным бородачом в собольей шубе с длинными, до земли, рукавами и в собольей шапке. Правда, из-под ворота запахнутой шубы холодно поблескивала пластинчатая броня, доказывая, что ее владелец в любой миг готов к схватке. Сабля, скорее всего, тоже висела на боку под парадным одеянием.
— И ты здрав будь, Василий Ярославович! Жена моя, слава Богу, здорова, по осени еще карапуза мне подарила. Да и старшие подрастают. Именье мое тоже не трогает никто. Под Белоозером спокойно ныне — ни мора, ни татар давно не видели. Так что, благодарствую за внимание, Господь заботой не обходит… — Глава порубежной стражи размашисто перекрестился, поклонился на восток. — И в крепости у нас ныне благолепие. Князь Тушин в отъезде, но второй воевода дело знает крепко. Недавно, Василий Ярославович, приступ сорока тысяч литовцев отбил да почитай всех их положил под стенами, а кого в озере утопил. Государыня в честь победы той храм Святой Троицы поставила, слыхал? [8] С тех пор спокойно у нас, тьфу-тьфу, чтобы не сглазить. Правда, срок перемирия здешней зимой, сказывают, к исходу приходит? [9] Ну, да припасов у нас полно за стенами, а силы у литовца да ляха супротив нас ныне нет. Не сунутся. А у тебя как дела, Василий Ярославович? Что супружница твоя, Ольга Юрьевна? Как сын? Здоров ли, растет?
— Андрей! — громко крикнул Лисьин. Зверев, чуть выехав вперед, поклонился.
— Возмужал, возмужал, — признал порубежник.
— Новик! — кратко сообщил боярин.
— Смотрю, волосы торчат из-под шапки.
— Не посвящен еще, Бажан Ветранович. Новик.
— А-а… — вздохнул порубежник. — Вижу, вижу… Вижу, собрался ты куда-то, Василий Ярославович, и с сыном, и с холопами своими, и обоз ведешь…
— Обоз пустой, сам смотри. А что с сыном и холопами… Так ты о чем намекаешь, боярин?
— Сказывали, человек твой доверенный в Литву ушел, Василий Ярославович.
Вроде как с королем польским о достойном имении уговариваться…
— Ярыга [10] это! — злобно рявкнул Лисьин и стукнул кулаком по седлу. Конь фыркнул, отошел чуть дальше. — Ярыга проклятый, отрыжка дохлого енота! Так дела мои в Луках Великих вел, что подворье разорил дочиста и пятнадцать гривен долга на мне оставил. А как головой выдали, так еще и сбег, жену и двух девок бросив. Серебра, мыслю, казну с собой унес. Ему в Литве легко, кто тут спорит. А что доверен — то как поймаю, на первой же сосне повешу такого доверенного, дабы далече видно было, как ноги его брыкаются.
— Я тебе верю, Василий Ярославович, — кивнул глава стражи. — Ан слухи разные бродят.
— Что мне слухи, Бажан Ветранович? — Лисьин развернулся, рывком поднялся в седло. — Не видишь, ни жены, ни дворни не везу! А кабы и вез — я боярин вольный!
Он пустил коня шагом прямо на порубежника. Холопы, не дожидаясь приказа, двинулись следом.
— Все мы бояре вольные, — отступил с дороги глава стражи. — Да государи ныне обидчивы. Сигизмунд, сказывают, зело на князя Друцкого обижен, что тот руку московскую принял. Хотя в праве своем князь. Но земли его к порубежью близки… Как бы чего не вышло.
— Это угроза, боярин? — нехорошо покосился на порубежника Лисьин.
— Князю Юрию Друцкому? Может, и так статься, Василий Ярославович. Но не от меня боярин, не от меня…
— Тогда прощевай, Бажан Ветранович. Князю Засекину от меня поклон.
— Прощевай, Василий Ярославович. Передам…
Сотрясая коваными копытами мерзлую землю, отряд промчался мимо стражи. Вскоре тракт повернул вправо, и стража скрылась из виду.
— Кто такой «новик»? — тихо поинтересовался у Пахома Андрей.
— Новик, барчук, — это сын боярский, что впервые на службу заступает.
— Ты это, сынок, ты! — подал голос боярин. — Как меч первый раз с врагом скрестишь, так новиком и станешь. Да… Жалко, в Себеж завернуть времени нет. Вроде и рядом крепость новая, а все не глянуть, что там отстроили.
— Странно, что она не на дороге стоит, — удивился Зверев. — Крепость ведь, по уму, пути на Русь должна защищать?
— Она путь и обороняет, — ответил Василий Ярославович. — А стоит там, где ее захватить труднее.
— Как же обороняет, отец, если с нее дороги и не видно вовсе?
— Самим существованием своим, сын. Сам помысли, как ты войну вести сможешь, если такая крепость во вражеской земле стоит?