Зверев закрутил головой, нашел взглядом Пахома, но высказать свое мнение по поводу наряда не смог: галоп — не лучший аллюр для разговоров.
Охотники перемахнули холм, и впереди показалась деревенька из шести широко раскиданных дворов: от дома до дома метров триста, не меньше. Василий Ярославович перешел на рысь, и через пару минут всадники въехали в деревню.
Василий Ярославович перешел на рысь, и через пару минут всадники въехали в деревню. Тем не менее, их уже заметили — от домов к центру деревни побежали мужики, укутанные в платки женщины.
— Здорово, Ерема! — натянув поводья, громко крикнул боярин. — Жалишься, сказывают. Отговорку ищешь оброк скостить, защитника и благодетеля своего голодом уморить желаешь?
— Помилуй, батюшка… — сбив шапки, начали кланяться мужики. — Замучили совсем серые. Скотину, что ляхи бездушные, режут, спать не дают, в деревню прямо выходят. За малых боязно. Однако же в самоловы не суются, требуху отравленную обходят. Токмо вороны от нее передохли. Четырех собак но дворам порвали. С косами мужики ходили — никого в лесу не нашли. Не иначе, волкодлаки завелись. Токмо на ночь в зверя перекидываются, на свету же в людском облике бродят.
Говорили все это люди на разные голоса, но довольно слаженно, без разнобоя. За разговорами появилась девица с ковшом, закутанная в платок так, что снаружи был виден только острый нос и голубые глаза, окаймленные длинными черными ресницами:
— Вот, батюшка, испей горячего с дороги.
Василий Ярославович принял подношение, решительно выпил, передернул плечами, вернул корец:
— Благодарствую, красавица! А вы, грешные, чем жалиться, сказывайте, откуда серые в деревню приходят?
— От Щекатина леса, боярин. Туда следы уходят.
— Стая большая?
— По следу судить, зверей пять, не менее.
Пока Василий Ярославович выяснял подробности, Андрей повернул коня к Пахому:
— Почто ты меня так вырядил, дядька? Все люди как люди, а я — как скоморох!
— Дело молодое, барчук. Тебе по летам красоваться, девкам глаза застить да души бередить. Это мы токмо за зверем диким охотимся. Ты же удаль свою кажешь.
— Тогда скажи, чего мужики здешние деревню не огородят? Мало ли чего?
— Городи не городи, а от ворога тут не уберечься. Тут они, коли беда случается, зараз в леса, в схроны уходят. Там прячутся, покуда чужаки восвояси не уберутся, а опосля в дома возвращаются. Али новые рубят, коли родные сожжены. Зверь же к жилью редко ходит. Вот и не боялись ранее.
Андрей почувствовал на себе пристальный взгляд, но стоило ему вскинуть голову — девица отвернулась и побежала назад к дому, размахивая ковшом.
— Стало быть, в чаще Щекатиной логово устроили? — подвел итог боярин. — Ладно, глянем в чащу — что там за волкодлаки поселились. Пошли!
Чуть не расталкивая смердов грудью коня, Василий Ярославович выехал из селения, перешел на рысь и помчался через поле, начинающееся за огородами.
— Глянь, Вторуша! Вот и следы пошли. Вроде свежие.
Андрея обогнал один из холопов, громко подтвердил:
— Свежие, края не осыпались еще. Не иначе, ночные. Часа три назад серые прошли. Не спешили.
— Коли так, то и нагоним… — решил боярин, снова переходя на галоп.
Скача по следу, всадники повернули в небольшой кленовый лесок, пробились через орешник. За кустами на утоптанной поляне все было заляпано кровью, валялись кости и ошметки шкуры.
— Косулю задрали, — с ходу определил холоп. — Мыслю, час они тут потеряли, не менее.
— Стало быть, недалеко где-то, — кивнул Василий Ярославович. — Веди, не томи!
— Здесь они игралися… Сытые звери, не опасались ничего.
Здесь скакали, не уходили. Четыре. Четыре волка, боярин, не пять. Один пошел, остальные погнались… Волчица, что ли? Ага, туда пошли, к дубраве. И вправду, к Щекатину лесу повернули.
Охотники шагом обогнули густой орешник, под которым проскочила волчья стая. Вторуша спешился, пригнулся над несколькими темными катышками утонувшими в снегу:
— Горячие еще, боярин! Здесь они где-то!
Словно в ответ метрах в ста дрогнули, роняя снег, ветки низкого куста, и через разделяющую клены и дубовый лес вдалеке низину стремглав помчались сероватые тени. Лошади громко заржали, затопали на месте.
— Заводного давай! — крикнул Пахом. Не дождавшись, он рванул повод у Андрея из рук, дохнул в ухо: — Чего стоишь?! — И хлестнул серого по крупу.
Конь сорвался с места, несколько раз скакнул, разгоняясь во весь опор. Зверев лишь чуть-чуть поправил поводом направление — и скакун помчался вслед уходящим зверям. Волки стлались над самым настом: серые с проседью спины, белые «чулки» на лапах, возбужденно приоткрытые пасти, — но конь оказался быстрее и каждую минуту сокращал расстояние на пару саженей. Андрей, поначалу против желания, входил в азарт. Догонит — не догонит, догонит — не догонит. До дубравы оставалось с полкилометра, и звери вполне могли уйти, скрыться в густом кустарнике, спрятаться в норах или оврагах. В лесу скачку не устроишь — на валежнике, на выпирающих корнях, на невидимых под снегом ямах запросто ноги коням переломать можно.
— Давай, давай! — подгоняя серого, пнул он пятками лошадиное брюхо. — Давай!