— Как же он в дружбе уверяет, — вдруг перебил послов думский боярин. — коли Шиг-Алея, государю московскому в верности поклявшегося, из Казани прогнал и преданных друзей его, князей и мурз многих насмерть побил, многих разграбил и карами угрожал, так что они бежать к Москве из мест отчих принуждены? Коли через голову государя московского с султаном османским сношается и в дружбе к нему клянется, защиты от Москвы у него просит? Так ли ведут себя друзья честные? Так ли ведут себя добрые соседи?
— Хан Казанский, княже, никаких бед не замышляет супротив княжества Московского, — выпрямились послы. — А что с султаном уговоры имеет, то все они лишь о дружбе, а не о вражде, и князю Московскому о том беспокоиться ни к чему. Не супротив него сношения эти замыслены, а лишь ради развития дел торговых.
— Набеги зимой на земли русские хан Сафа-Гирей тоже торговли ради устроил? — вступил в разговор второй думский боярин.
— Хан Казанский уже приносил извинения за недоразумение сие и отписывал в грамоте, что случилось то без его ведома и попущения, — терпеливо ответил посол.
— Хан Казанский уже приносил извинения за недоразумение сие и отписывал в грамоте, что случилось то без его ведома и попущения, — терпеливо ответил посол. — И клятвенно заверял, что более сего не повторится.
— Отчего же тогда полон, на землях разоренных взятый, до сих пор государю нашему не возвращен?
— За то правитель наш, хан Сафа, просил свои извинения и сожаления принести, — опять склонили головы послы. — Но виновники набега зимнего, гнева ханского опасаясь, разбежались все и полон угнали. Ныне его нигде не сыскать.
— Как же ж так, любезные? Друзей Шиг-Алея, кои тайно, никак не выделяясь, живут, вы разыскиваете и на кол сажаете, а недругов московских, кои с огромным обозом и полоном по землям казанским кочуют, заметить не способны? Можно ли поверить сему? Великий князь Всея Руси Иоанн требует от хана Казанского до первого снега вернуть в руки его все двадцать тысяч полоняников русских, что тати казанские на русских землях схватили. А коли поймать душегубов, бузу учинивших, он не способен, то пусть иных пленников отдает. Тех, что в Казани в неволе томятся. Их, мы считаем, ловить ни к чему. Они завсегда рядом с ханом. Ступайте, и передайте наш наказ хану Сафа-Гирею. Коли большой ссоры с Москвой он не желает, пусть полоняников до зимы возвернет!
Послы попятились, спиной ушли из залы, а думский боярин снова стукнул посохом:
— Зовите просителей датских.
— Не вернут, — шепнул Андрею на ухо Василий Ярославович. — Никогда казанцы полона не отдавали, покуда рати на их земли не входили. А начнешь воевать — окончательно к османам переметнутся. Будет у нас турецкая земля совсем рядом с рубежами.
— А так, что, не переметнутся?
— Ну коли бояться не будут, то и покровителя иного им не понадобится, — неуверенно предположил Лисьин. — А почуют угрозу от нас воле своей — точно саблю султану на верность поцелуют, за него станут воевать.
— Извини, отец, но на кой хрен такая их свобода, при которой они наши земли, что ни год, грабят?
— Да грабят-то не все. Большая часть татар мира и дружбы с Москвой желают, одной семьей хотят в покое и богатстве жить. Ан прихвостни султанские, предатели да колдуны засланные воду мутят, мурз подкупают, на нас Казань натравить норовят. Войну большую начнешь — и друзья, и враги под рогатину лягут. Тогда точно все нас не любить будут. Станет Казанское ханство нам вражеским.
— А сейчас оно, что, дружеское? Прихлопнуть разом, одной малой кровью. Тогда в будущем от большой крови убережемся.
— Легко сказать — «прихлопнуть». Ты хоть раз Казань эту видел? Да Царьгород — и тот поменее будет…
— А ты Царьгород видел, отец?
— Нет. Но сказывали, он такой же, как прочие городки в странах заката. Вестимо, и размерами не больше.
Зверев промолчал. Он немного представлял, чем станет Стамбул в двадцать первом веке, но насчет шестнадцатого — сомневался. Может, сейчас там и вправду селение размером с Варшаву.
Тем временем датских посланников уже успели спровадить, и их место заняли плечистые казаки в свободных рубахах с вышитыми рукавами, в красных шароварах, уходящих в шерстяные гетры. На ногах у них были небольшие кожаные туфли, на головах — странные суконные колпаки, похожие на папахи. Двое мужиков, лет сорока каждый, без предисловий упали на колени, сорвали с себя шапки, опустили головы.
— Милости просим и спасения, великий князь. Оскудели наши нивы, ничего на них не уродилось ныне.
— Милости просим и спасения, великий князь. Оскудели наши нивы, ничего на них не уродилось ныне. Дозволь торг старьем нашим всяким на землях московских вести, дабы дети наши в землю сырую не легли.
— Государь дозволяет, — тут же ответил думский боярин. — А дабы детишки малые с голоду не пухли, дабы не погиб на Дону народ православный, повелел государь срубить в Костроме семнадцать стругов новых, загрузить их хлебом и репой, соленьями и прочим съестным припасом и, как вы туда доберетесь, отправить их вниз по воде, к волоку донскому. До ледостава должно добраться до вас подаяние княжеское. Коли струги зиму переживут, отправьте их обратно. А коли нет, дозволяем на дрова али на иные нужды порубить.