Они всегда в гостиной.
Я побежала в западное крыло, стуча ногами по коврам.
Но гостиная пустовала.
Я удивленно стояла в дверях, когда за моей спиной что-то стукнуло.
Должно быть, звук донесся из отцовского кабинета, одной из двух комнат Букшоу, доступ в которые был запрещен. Второй был будуар Харриет, который, как я уже говорила, отец сохранял как мемориал, где каждая бутылочка из-под духов, каждая пилка для ногтей и пуховка оставались точно в том виде, как они были, когда она покинула дом в тот последний день.
В будуар нельзя входить ни при каких обстоятельствах, а в кабинет отца можно входить только по его распоряжению.
Я постучала и открыла дверь.
Доггер с удивленным видом поднял глаза. Неужели он не слышал, как я бежала по вестибюлю?
— Мисс Флавия, — произнес он, откладывая альбом с марками, который упаковывал в коробку.
— Что случилось? — спросила я. — Где все? — Я все еще чувствовала неловкость после нашей последней встречи, когда меня внезапно накрыла волна сентиментальности.
— Полагаю, мисс Офелия ушла в спальню по причине головной боли. Мисс Дафна сортирует книги в библиотеке.
Мне не требовалось спрашивать — зачем. Сердце мое упало.
— А отец?
— Полковник в своей комнате.
— Доггер, — выпалила я, — что случилось? Я поняла, что что-то не так, когда только проехала ворота Малфорда. В чем дело?
Доггер кивнул.
— Вы тоже это чувствуете, мисс.
Никто из нас не мог подобрать слова, а потом Доггер произнес:
— Полковнику де Люсу позвонили.
— Да? От кто?
Мне так не терпелось, что я даже не смогла сказать «от кого?».
— Боюсь, не могу сказать, — ответил Доггер. — Звонивший не представился. Он настоял на том, чтобы говорить непосредственно с полковником де Люсом.
— Это все дом? — спросила я. — Букшоу продали?
Мои кости вскипели. Душа застыла. Кажется, меня сейчас стошнит.
— Не знаю, — сказал Доггер. — Полковник не поделился со мной. Должен признать, что я тоже об этом подумал.
Если бы я не была Флавией де Люс, я бы отправилась в комнату отца и потребовала объяснений. В конце концов, это же моя жизнь, не так ли?
У меня было такое ощущение, будто я за минуту повзрослела на несколько лет.
Признай это, Флавия, — подумала я. — У тебя просто не хватает пороху схватить льва за гриву в его логове.
По какой-то странной ассоциации я вспомнила о члене городского магистрата Ридли-Смите и его специфическом львином лице.
— Доггер, — спросила я, меняя тему со скоростью курьерского поезда, — что бы ты сказал, если бы я спросила тебя об ослабленных мышцах, вялых ладонях и подволакивающихся ногах?
— Я бы сказал, что вы снова побывали в Богмор-холле, — ответил Доггер с честным и преисполненным добродетели лицом.
— А если бы сказала, что не была там?
— В таком случае, мисс, мне бы пришлось спросить вас о дополнительных подробностях.
— А я бы тебе ответила, что встретила кое-кого с такими симптомами, а кроме этого — с большими круглыми немигающими глазами, без ресниц и бровей, с провалившимся носом, пятнистым коричневатым лицом и жуткими морщинами между бровями.
— А я бы сказал, хорошая работа, мисс Флавия. Весьма наблюдательное описание facies leonia — так называемого львиного лица. Уместно ли, если я поинтересуюсь, бывал ли этот человек в Индии?
— В точку, Доггер! — обрадовалась я. — В самую точку! Классический случай отравления свинцом, я полагаю?
— Нет, мисс, — ответил Доггер.
— Классический случай болезни Хансена.
— Никогда о такой не слышала, — заметила я.
— Осмелюсь возразить, — сказал Доггер. — Более широко она известна как проказа.
Проказа! Ужасная болезнь, о которой нам всем рассказывали в воскресной школе, страшная болезнь, которой отец Дамиан[50] заразился от прокаженных Молокаи: побелевшая, покрытая коростой, шелушащаяся кожа, голубоватые язвы, сгнившие носы, отваливающиеся пальцы рук и ног и лицо, в итоге превращающееся в безнадежную развалину. Прокаженные Молокаи, которым мы регулярно посылали пожертвования, собираемые в воскресной школе.
Проказа! Тайный страх каждой девочки и мальчика в Британской империи.
Наверняка Доггер ошибается.
— Я думала, люди от нее умирают, — сказала я.
— Да. Иногда. Но в некоторых случаях она переходит в спящую форму, не развивается активно, и это может длиться годами.
— Сколько?
— Десять, двадцать, сорок, пятьдесят. По-разному. Нет общего правила.
— Она заразна? — спросила я, и внезапно меня охватило отчаянное желание вымыть руки.
— Не настолько, как можно было бы подумать, — ответил Доггер. — На самом деле почти не заразна. У большинства людей естественный иммунитет к возбудителю этой болезни — Mycobacterium leprae.
Годами я страстно мечтала расспросить Доггера, откуда у него такие обширные познания в медицине, и до сих пор мне удавалось сдерживать свой порыв. Это не мое дело. Даже легкий намек на его тяжелое беспокойное прошлое станет непростительным вторжением.
— Я сам знавал случай, когда папулы продромальной стадии…
Внезапно он умолк.
— Да? — подтолкнула я.
Такое впечатление, будто глаза Доггера упаковали свои пожитки и улетели в какое-то отдаленное место. В другой век, быть может, в другую страну или на другую планету. Спустя какое-то время он произнес:
— Как будто…
Как будто меня тут не было. Внезапно голос Доггера упал до шелеста листьев, вздохов ветра в исчезнувшей иве.
Я затаила дыхание.
— Бассейн, — медленно проговорил он, и его слова бусинами нанизывались на длинную нитку. — В джунглях… иногда вода чистая, и ее можно пить… иногда мутная. Погрузи в нее руку — и она исчезает.
Доггер вытянул дрожащую руку, чтобы прикоснуться к чему-то, чего я не видела.
— Она исчезла… или она там, невидимая? Кто-то ищет в глубинах, беспомощный, в надежде найти… что-то… что угодно…
— Все хорошо, Доггер, — сказала я, как всегда, и прикоснулась к его плечу. — Это не имеет значения. Неважно.
— О, но это имеет значение и это важно, мисс Флавия, — возразил он, поразив меня своей настойчивостью. — И может быть, сейчас более чем когда-либо.
— Да, — автоматически повторила я. — Может быть, сейчас более, чем когда-либо.
Я не совсем понимала, о чем шла речь, но была уверена, что разговор должен быть продолжен во что бы то ни стало.
Не меняя темы, я заметила мимоходом, как будто ничего не произошло:
— Не нарушая ничьей конфиденциальности, могу сказать, что человек, которого я имею в виду, это член городского магистрата Ридли-Смит.
В конце концов, если бы Доггер был со мной в склепе, он увидел бы его своими глазами.
— Я слышал о нем, не более, — ответил Доггер.
— А тот другой, о котором я спрашивала тебя раньше, это его сын Джослин.
— Да, припоминаю. Отравление свинцом.
— Именно, — сказала я. — Ты заключил, что я была в Богмор-холле.