На заметку: не забыть проверить, откуда эти слова, насколько я помню, из Откровения: «знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих». Отношения, которые, такое впечатление, резко становились холодными или горячими в зависимости от прекрасной жены инспектора Антигоны. Я еще не прояснила все зубцы и рычаги, воздействующие на наш несколько шаткий треугольник, но определенно не потому, что не хотела или не пыталась.
И не раз специально наталкивалась на эту тепло-прохладную богиню в надежде…
В надежде на что? Что она поклянется стать моей верной подругой и тайной наперсницей на веки вечные до конца времен, аминь?
Что-то в этом духе, предполагаю. Но дело не сработало.
Я дала маху, поинтересовавшись, неужели они не могут позволить себе детей на зарплату инспектора. Несмотря на любезный ответ Антигоны, я поняла, что причинила ей боль.
Хотя я не привыкла извиняться, я старалась как могла, но ее потерянные младенцы неделями снились мне по ночам.
Как они выглядели, думала я. Темноволосые, как она, или светловолосые и кудрявые, как инспектор? Мальчики или девочки? Они улыбались, когда она ворковала с ними, и пинались маленькими ножками? Какие прозвища она для них придумывала, и какие, в конце концов, им дали имена, перед тем как похоронить?
Материнство может быть жестоким занятием, решила я, и до конца непостижимым. Несмотря на ее кроткий вид, в жене инспектора было что-то такое, что невозможно познать.
Может быть, со всеми матерями так.
Я размышляла на эту тему, когда с главной дороги свернул черный «хиллман» и устремился в сторону церкви по дорожке, не предназначенной для автомобилей. Я сразу же узнала водителя: это Мармадьюк Парр, секретарь епископа.
Его машина была такой чистой, что, когда он вышел из нее, его белая грива отразилась в отполированной дверце.
— Доброе утро, мистер Парр, — сказала я, инстинктивно стараясь не пустить его в церковь. У викария и так достаточно забот помимо мелкого бюрократишки из канцелярии епископа, лезущего в то, что может оказаться чудом.
Вырезанный из дуба святой с плачущими кровью глазами может навеки положить конец хроническим проблемам Святого Танкреда с деньгами. «Фонд крыши» спустя полвека будет ликвидирован, а вместе с ним, если повезет, и бесконечные концерты, праздники во дворе церкви и лотереи в приходском зале.
— Достопочтенный Парр, — поправил он меня в ответ на мое приветствие. — Или отец Парр, если тебе так больше нравится.
Этот человек пытался откусить больше, чем мог прожевать. Хотя он хотел проучить меня, он явно не знал, что для де Люсов, принадлежавших к католической церкви, не бывает слишком много колоколов, книг и свечей.
Поскольку викарий один из немногочисленных друзей отца, мы посещаем Святого Танкреда скорее по желанию, чем по принуждению. Отец благосклонно смотрит на многочисленные новшества, привнесенные Денвином Ричардсоном в приход, и однажды сказал викарию, возможно, в шутку, что всегда думал, будто Оксфордское движение[28] было возвращением в отчий дом. Однако все это слишком сложно, чтобы стать предметом обсуждения в церковном дворе.
Мармадьюк нетерпеливо смотрел на меня, желая продолжить свои нотации.
— В таком случае, доброго утра, — в конце концов сказал он и пошел к двери.
— На вашем месте я бы туда не ходила! — жизнерадостно крикнула я ему вслед. — Там произошло убийство. Запрещено входить. Это место преступления.
Я точно процитировала словами сержанта Вулмера, хотя и не побеспокоилась упомянуть, что запрет уже снят.
Он резко остановился и медленно вернулся ко мне. Его лицо и глаза казались еще бледнее, чем обычно.
— Что ты имеешь в виду? — требовательно спросил он.
— Убийство, — терпеливо объяснила я. — Кое-кого убили в склепе.
— Кого?
— Мистера Колликута, — с важным видом прошептала я. — Органиста.
— Колликута? Органиста? Невозможно! Он же просто…
— Да? — выжидательно сказала я.
— Колликута? — переспросил он. — Ты уверена?
— Вполне, — ответила я. — В Бишоп-Лейси все об этом только и говорят.
Это не совсем правда, но я пришла к выводу, что иногда можно подлить масла в огонь.
— Боже мой, — сказал он. — Надеюсь, что это не так. Очень надеюсь.
Вот теперь мы приблизились туда, куда надо.
— Могу я вам чем-нибудь помочь? — спросила я. — Мне хотелось поучаствовать в раскопках в Святом Танкреде — разобрать кости и тому подобное, но похоже, что этого не будет.
— Да уж наверняка! — сказал он. Его лицо тут же поменяло цвет с творожного на ярко-свекольный. — Это осквернение! Тем, кто покоится с Господом нашим, нельзя докучать в их могилах ради развлечения толпы бездельничающих поселян!
Бездельничающие поселяне, надо же. Ну что ж! Посмотрим!
— Я так понимаю, вы положили этому конец, — заметила я.
— Этому положил конец епископ, — ответил он, вытягиваясь во весь рост — немаленький, надо сказать, — с таким видом, будто у него на голове епископская митра и в руках посох. — И не только епископ, — добавил он, словно требовался решающий аргумент. — Канцлер тоже настроен категорически против. Он отозвал разрешение и запретил эксгумацию. Археологов отослали.
— Запретил? — переспросила я. Меня заинтересовало это слово, и не из-за его забавного звучания.
— Строго запретил. — Он произнес это с окончательностью страшного суда.
— А кто канцлер? — поинтересовалась я.
— Мистер Ридли-Смит, член городского магистрата.
Мистер Ридли-Смит, член городского магистрата? — призадумалась я.
Отец Кассандры Коттлстоун тоже занимал эту должность, как сказала мне Даффи, и в этом качестве был способен сдвинуть небо и землю — до такой степени, чтобы похоронить свою самоубийцу-дочь в освященной земле.
— Это Ридли-Смиты из Богмор-холла, — сказала я.
Все знали Ридли-Смитов из Богмор-холла в Незер-Уолси. Они были темой историй, которые когда-то шепотом рассказывались под прикрытием изящных бумажных вееров, а теперь обсуждались за сигаретами в чайном магазинчике «А. Б. С.».
Например, от подружки Фели Шейлы Фостер я слышала о Лайонеле Ридли-Смите, думавшем, что он сделан из стекла, и его сестре Антее, чей домашний крокодил съел горничную.
«Конечно, это было до Первой мировой войны, — уточнила Шейла, — когда горничные встречались чаще, чем теперь».
И разве Нетти, замужняя сестра мисс Пикери, библиотекарши, не обитала в Незер-Уолси?
Нетти пережила то, что мисс Маунтджой, бывшая библиотекарша, однажды поименовала «трагическим несчастным случаем» с швейной машинкой. И что там мисс Кул из кондитерской добавила к кладовой моих познаний о загадочной отсутствующей Нетти?
«…»Зингер», иголка, палец, близнецы, заблудший муж, бутылка, счета…» — вот что она рассказывала.
Это все, конечно же, имело место почти год назад, но при счастливом стечении обстоятельств Нетти еще больше обрадуется тому, кто захочет посидеть с ее близнецами.
— Да, верно, — фыркнул Мармадьюк Парр. — Ридли-Смиты из Богмор-холла.