— Делиться информацией? — уточнил Адам.
— Да, полагаю, она хочет именно этого.
— Я не был в курсе ее расследовательских устремлений, — сказал он. — Хотя, вероятно, следовало бы. И это значит, конечно, что ее вчерашнее отвратительное представление в церкви было чистой воды притворством. Равно и как широко разрекламированный нервный срыв сегодня утром. Ты очень ловко разгадала ее маневр, молодец.
— Я тут ни при чем. Она сама созналась.
— Но почему? Это же бессмысленно. Зачем предпринимать столько усилий, чтобы потом проболтаться, причем по собственной инициативе?
Сейчас он разговаривал со мной, как со взрослой, и надо сказать, мне это пришлось по вкусу.
— Может быть только одна причина, — сказала я, делая ему ответную любезность. — Она хочет сделать меня своим союзником.
Адам на миг прикрыл глаза и затем произнес:
— Думаю, скорее всего, ты права. Готова вступить в игру?
До этого момента мое согласие обычно подтверждалось кивком, но не в этот раз.
— Да, — сказала я.
— Хорошо, — ответил он. — Я тоже.
Он протянул руку, и я просто пожала ее, чтобы не говорил лишних слов.
— Теперь, когда мы партнеры, так сказать, есть кое-что, что тебе следует узнать. Но сначала ты должна торжественно пообещать мне, что не скажешь никому ни слова.
— Торжественно клянусь, — ответила я. Где-то я уже слышала это выражение, и мне показалось, что оно прекрасно подходит для этой ситуации.
— Еще я хочу, чтобы ты пообещала, что не станешь рыскать по церкви, по крайней мере в одиночестве. Если тебе покажется, что тебе зачем-то туда надо, дай мне знать, и я пойду с тобой.
— Но почему?
Не имею ни малейшего желания позволить верховодить мной человеку, годящемуся мне в отцы.
— Ты когда-нибудь слышала о «Сердце Люцифера»?
— Разумеется, слышала, — ответила я. — Нам рассказывали в воскресной школе. Это легенда.
— Что ты помнишь?
— Говорится, что после распятия Господа нашего, — начала я, повторяя почти слово в слово рассказ мисс Лавинии Паддок, проливавшийся в наши детские уши, — Иосиф Аримафейский доставил в Британию Святой Грааль — сосуд, содержавший кровь Христа. Когда Иосиф сложил свой посох в аббатстве Гластонбери, тот пустил корни, и вырос куст, подобный которому никогда прежде не видели. Это был знаменитый терновый куст Гластонбери, и из его ветки для нашего дорогого святого Танкреда вырезали епископский посох, или посох пастыря, куда вделали драгоценный камень под названием «Сердце Люцифера», который, как утверждали, упал с неба, и некоторые считали, что это и есть Грааль. — И я добавила: — Звучит запутанно.
— Отлично, — сказал Адам. — Ты можешь видеть верхушку его посоха, высеченную рядом с его лицом.
— Которое кровоточит, — с энтузиазмом добавила я.
— Ты подтвердила это в лаборатории? — поинтересовался Адам.
— Я собиралась, но мне помешали. Я видела, вы пробовали это вещество в церкви. Что вы думаете?
— Я подожду твоего химического анализа. А потом мы посмотрим, совпадут ли результаты в твоих мензурках с моими вкусовыми рецепторами.
— Что вы хотели мне сказать? — спросила я. — О чем я должна знать?
Лицо Адама стало неожиданно серьезным.
— В последние дни войны человек по имени Джереми Поул, с которым я был знаком в университете, проводил исследования в Национальном архиве и совершил поразительное открытие. Изучая кипы довольно скучных хартий, он наткнулся на маленькую книжечку, которая когда-то хранилась в библиотеке или скрипториуме аббатства Гластонбери, разграбленного — нет другого слова, чтобы описать произошедшее, — Генрихом Восьмым в тысяча пятьсот тридцать девятом году, несмотря на то, что бенедиктинские монахи, как говорили, были в хороших отношениях с королевской семьей.
Полагаю, это доказывает тот факт, что королевская семья не была в хороших отношениях с бенедиктинцами. Вестминстерское аббатство, как ты помнишь, началось как монастырь бенедиктинцев.
Их библиотеки славились редкими и уникальными документами; а в Гластонбери хранилось большое количество свидетельств о ранней истории Англии.
На самом деле я ничего не помнила. Эту часть истории я никогда не знала, но мне понравилось, как Адам делает вид, что я в курсе. Он явно прогрессирует с каждой минутой.
— В открытии Поула была некая странность; хотя старинная переплетенная в кожу книжица была засунута среди множества заплесневелых судебных свитков из сыромятной кожи, ни над ней, ни под ней не было никаких указателей или отметок.
— Ее поставили туда недавно, — сказала я.
— Отлично. К такому выводу пришел и Поул.
— Кто-то ее там спрятал.
— Пять баллов, Флавия, — сказал Адам. — Отличная работа.
Я с трудом сдержалась, чтобы не отмахнуться.
— Пролистав ее, он пришел к выводу, что это хозяйственная книга, написанная по-латыни, и что ее вел келарь аббатства Гластонбери, некий Ральф: расходы и прочее, и тому подобное. Ничего особенно любопытного. Несколько заметок там и сям о происходящих в аббатстве событиях: ужасных бурях, смертях и засухах. Не хроника как таковая, а скорее дневник занятого человека, в первую очередь обеспокоенного кладовой, пчелами и состоянием огорода с травами, и именно поэтому Поул обратил на него мое внимание.
Как это бывает со многими монастырскими документами, книга была испещрена заметками на полях — теперь мы именуем их сносками; короткими записями на разные темы, например: «не забыть яйца», «медовуха для живота отца-настоятеля» (медовуха — это приправленный специями медовый напиток, ферментированный результат пчеловодства, модный в монастырях, что-то вроде современного пива «Гиннесс»).
Так или иначе, Поул лениво листал эти заметки — на самом деле это была не его стезя, видишь ли, — когда он наткнулся на слово adamas: бриллиант по-латыни. Более чем необычное слово для монастырских заметок.
В заметке на удивление сухо говорилось о смерти епископа — Танкреда де Люси.
В течение нескольких секунд мой мозг не осознавал, что услышали мои уши.
— Де Люси? — медленно переспросила я наконец. — Может ли быть…
— Очень возможно, — ответил Адам. — Фамилия де Люсов, как ты знаешь, древняя и имеет норманно-французские корни. Есть, конечно, известная история о сэре Томасе Люси из Шарлкот-парка в Уорвикшире, заявившем — хотя, скорее всего, он ошибался, — что к нему привели молодого человека по имени Вильям Шекспир, обвиненного в браконьерстве и убийстве оленя в Шарлкоте.
— Проклятие! — сказала я.
— Именно, — согласился Адам.
Он поднял камешек и швырнул его в сторону бултыхающихся уток. Они взволнованно закрякали, захлопали крыльями и снова вернулись к нырянию и плаванию.
— Но это не все, — продолжил он. — Ты хочешь слышать продолжение?
Я на него так посмотрела.
— Несколькими страницами дальше келарь Ральф записывает, что епископа похоронили — это тебя заинтересует: в Лейси.
— Не в Бишоп-Лейси?
— Нет. До его смерти он не носил это название.
Его погребли, по словам Ральфа, который наверняка был на похоронах, «с великой торжественной помпой в митре, мантии и с епископским посохом».
— С посохом, в который было вделано «Сердце Люцифера»?
— Именно, — Адам проговорил это так тихо, как будто нас могли подслушать.