— Ничего? — гаркнул он в притворной ярости. — Ничего? Это точно? — Он заухмылялся, и все до единого люди в баре стали оглядываться на меня и улыбаться. Понятно, что это была шутка… точнее, не совсем шутка, а всплеск низкопробного юмора. Бармен всего-навсего был местным клоуном, но в тот момент я сочла, что надо мной издеваются.
— Я жду приятеля! — Мне пришлось повысить голос, чтобы это в некотором роде оправдание было услышано.
— Приятеля? — продолжал ерничать бармен. — Приятеля, говорите, э-э-э? Значится, мы ждем приятеля? У нас есть друзья, э-э-э? Энто класс. В приятеле, говорите, все дело? (Сбитая с толку, я тупо кивнула.
) — Ну жа ! — не унимался бармен. — Хлебните малость. Хлебниииите! Доброго винца стаканчик тяпниииите… — Он навалился грудью на стойку и, выпучив глаза, снова расплылся в ухмылке.
— Довольно! — выпалила я.
В секундной тишине все взгляды обратились ко мне. Бармен на миг умолк, после чего хохотнул и отвернулся. В этот миг во входной арке, чуть склонив голову, возник Бэнгс.
Сколько ни рисуй в воображении предстоящие события, к реальности не подготовишься. Всю неделю я прокручивала в голове черно-белый фильм о субботнем рандеву, а в результате была совершенно ошарашена реальным, цветным вариантом. Физическое присутствие Бэнгса потрясло меня, чтобы не сказать ужаснуло. Бэнгс явился в красном пуловере и куртке вроде тех, что носят американские бейсболисты, — из толстого, похожего на войлок материала спереди и сзади, но с белыми кожаными рукавами. Полагаю, наряд относился к празднично-выходным, поскольку в школе я Бэнгса ни в чем подобном не видала. Застыв в арке, Бэнгс нервно дергал мочку левого уха, и даже с расстояния в несколько шагов его расцветшую буйным цветом сыпь трудно было не заметить. Мне вдруг показалось, что я лишусь чувств от избыточности момента — уж больно много, с позволения сказать, было Бэнгса в Бэнгсе.
— Привет! Прошу прощения, опоздал. Надеюсь, долго ждать не заставил!
Бэнгс стремительно пересек зал и, оказавшись рядом, внезапно подался ко мне, вроде собрался клюнуть, как ныряющая за кормом птица. Я инстинктивно отпрянула, и лишь ощутив влажное прикосновение на подбородке, сообразила, что Бэнгс хотел поцеловать меня в щеку. Раздался глухой стук, наши головы столкнулись, и я опять слишком поздно поняла, что Бэнгс хотел расцеловать меня в обе щеки. Наконец он сделал шаг назад, и я смогла встать с барного табурета. От неудачной попытки интимности у меня осталось отвратительное чувство. Со стороны Бэнгса это было страшной ошибкой, тем более если учесть, что до тех пор мы не обменялись и рукопожатием.
— Нет-нет, вы вовремя, — заверила я. (Разумеется, он опоздал — минут на семь или около того). Когда я спустила ноги с подставки табурета, лежавшая у меня на коленях сумка упала на пол. Нагибаясь за ней, я услышала, как в висках океанским прибоем бушует кровь.
— Вы уже заказали выпивку? — спросил Бэнгс. — Или… Или, может, сядем за столик?
— Не заказывала. Давайте сядем.
Мы вновь подошли к метрдотелю с голым пупком, пожелавшей узнать, курящие мы или некурящие.
Бэнгс посмотрел на меня:
— Вы не курите?
— Курю, но… Могу и не курить. Не страшно.
— Отлично. Значит, не курим!
Оказавшись за столиком, мы по очереди шумно выдохнули — таким звуком обычно празднуют довольство и покой после изрядной суматохи: хаааа ! Нам вручили меню, и Бэнгс предложил ознакомиться немедленно — он умирал с голоду. Минуту-другую мы молча изучали глянцевые листки. В страхе, что позже пропасть молчания уже не перескочишь, я оборвала паузу:
— Неплохая на вас курточка, Бэнгс.
Комплимент воодушевил Бэнгса на детальное описание своего гардероба. Выяснилось, что данная куртка — одна из десятка того же пошиба в его шкафу. Он их коллекционирует.
— И заметьте, я не фанат бейсбола. Просто от курток тащусь. Кайфовая, правда?
Я кивнула:
— Да. Конечно.
Вспоминая свое свидание с Бэнгсом, я особенно терзаюсь при мысли об этом диалоге. За ним последовали иные и куда более существенные унижения. Почему же я изо дня в день прокручиваю в памяти диалог о куртках, невольно стискиваю кулаки и мычу от злости? Что меня так оскорбляет — фальшивая похвала безобразной одежонке? Или поддакивание развязному жаргону Бэнгса? По-видимому, и то и другое. А сильнее всего, я думаю, причина, их вызвавшая, — подспудное желание понравиться Бэнгсу.
А сильнее всего, я думаю, причина, их вызвавшая, — подспудное желание понравиться Бэнгсу.
Беседа с грехом пополам продолжалась. Бэнгс сообщил, где ему удалось отхватить свои куртки, после чего мы обменялись мнениями насчет последней фантазии Пабблема: расписать стену вокруг школьного стадиона детскими «фресками» на тему борьбы за мир. (Бэнгс счел, что «задумка спорная, но потешная».) Затем официантка приняла наш заказ, и до его исполнения нас ждало бы грызущее затишье, не осени меня подбросить Бэнгсу вопрос о новых учебниках математики для выпускных классов. Тема была выбрана удачно: рассуждений Бэнгса об учебниках хватило на закуски и горячее. Скажу больше — все пошло так гладко, что, когда официантка поинтересовалась, не желаем ли мы чего-нибудь еще, Бэнгс с сердечной улыбкой предложил мне отказаться от ресторанного десерта в пользу кофе у него дома. Я колебалась не более секунды.