— Ну наконец-то! — взревел он при виде меня, после чего все же поприветствовал — с подчеркнутой галантностью человека, замышляющего какую-то гнусность. — Прошу вас… — Пабблем указал на стул (простой, без намека на эргономичность) по другую сторону своего стола.
Я села. Администрация школы занимает неприглядное Г-образное крыло лабораторного корпуса, и окна кабинета Пабблема в самом конце крыла выходят на скромный квадратный газон с клумбами, известный как «директорский садик». Тем днем завхоз Фелпс и его унылый помощник Дженкинс возились в «садике» с птичьей кормушкой, и, слушая Пабблема, я поверх его плеча следила за уморительно неуклюжей работой этой парочки.
— Как прошла неделя? — поинтересовался Пабблем. — Неплохо?
Я молча кивнула, не собираясь тратить силы на любезности.
— Отлично, отлично, — продолжал Пабблем. — Кофе вы, похоже, уже выпили, так что… перейдем сразу к делу.
Ровно за десять дней до этой встречи трое моих коллег-историков водили восемьдесят десятиклассников на экскурсию в собор города Сент-Олбанз. Мероприятие было частью религиозной программы полугодия. Во время экскурсии полтора десятка школьников сбежали от учителей и ударились грабить лавки в центре города. Кое-кого из мальчишек поймали с поличным и отправили в полицию, где им предъявили обвинение. На следующий день владельцы магазинов Сент-Олбанза засыпали Пабблема жалобами и угрозами, а затем городской совет сообщил администрации, что ученикам нашей школы дорога в Сент-Олбанз заказана. Я не принимала участия в поездке, однако именно на меня, как на главу историков, Пабблем возложил задачу написать докладную записку об инциденте — якобы отчитаться за «нарушение порядка» и предложить меры для избежания в дальнейшем подобных инцидентов. Якобы, заметьте. А по сути я должна была снабдить директора письменным доказательством его невиновности в случившемся безобразии. В отчете, оставленном тем утром на столе Дерде Рикман, я увильнула — не без умысла, признаюсь — от выполнения обеих задач.
— Прежде всего, — сказал Пабблем, — выражаю благодарность за усердную работу над данным документом. (Все затребованные от учителей докладные записки Пабблем именует «документами», как будто Сент-Джордж — не средняя школа, а постоянное место встречи светил медицины по СПИДу). Помните, что замечания, которые у меня возникли, ни в коей мере не умаляют высокой оценки ваших стараний. — Пабблем сделал паузу, предоставляя мне возможность поблагодарить его за справедливость, достойную Соломона. Не дождавшись ни звука, фальшиво кашлянул и продолжил: — Буду предельно откровенным с вами, Барбара. Этот документ привел меня в замешательство. Боюсь, даже разочаровал.
Пронзительный зуммер прервал его речь. Пабблем со вздохом потянулся к кнопке интеркома.
— Да?
— Колин Робинсон на линии, — сообщил голос Дерде Рикман.
— Сейчас не могу, — отрезал Пабблем. — Скажите, пусть… — Он пригладил пятерней жидкие рыжие волосы. Сцена в мою честь: задавленного заботами главу администрации рвут на части. — Хотя нет, секунду… Соедините.
Он снял трубку телефона и глянул на меня, виновато передернув плечами.
— Колин? Привет!
Беседовал Пабблем, прижав трубку ухом к плечу и прихлопывая обеими руками недостаточно, по его мнению, ровную стопку «документов» на столе. От чопорной суеты этих движений у меня мурашки побежали по коже, и я перевела взгляд за окно, где Фелпс с Дженкинсом продолжали бестолково копошиться с кормушкой.
— Да-да, отлично. Это было бы здорово… — бубнил в трубку Пабблем. — Вы бесподобны, Колин…
Несколько лет назад, когда Пабблем появился в Сент-Джордже, школьный совет провозгласил его «глотком свежего воздуха». Совет ликовал. Тридцатисемилетний Пабблем был самым молодым из всех директоров Сент-Джорджа и в отличие от своего предшественника, нелюдима Ральфа Симпсона, завоевал репутацию «компанейского малого». Кроме того, на прежнем посту завуча школы в Стоук-Ньюингтон он организовал драмкружок и программу «местной экологической помощи».
Пабблем обещал стать новатором, и это обещание, вне всяких сомнений, выполнил. Честь ему и хвала — Сент-Джордж теперь может похвастать выбором салатов в школьной столовой и журналом пробы пера учеников, который выходит раз в год под названием «Фонарь». (Эмблемой служит портрет ребенка с подбитым глазом.) Ежегодно проводятся и так называемые дни «С ног на голову», когда роли в школе меняются и ученикам позволяется учить своих педагогов. Пабблем вносит свой вклад в веселье, изображая «Повелителя беспорядков» и шастая по классам в шутовском колпаке.
И тем не менее признания коллег Пабблем не добился, даже среди любителей такого сорта развлечений. Под его добродушной маской, как оказалось, таился сущий педант, мелочный тиран, сдвинутый на пунктуальности, принудительных «беседах по душам» и бесплодном крючкотворстве наихудшего свойства. Каждую четверть, если не чаще, он собирает весь коллектив на лекцию по педагогике какого-нибудь юнца с кислой физиономией. Поскольку Пабблем мнит себя прогрессивным деятелем, темы для лекций выбираются соответствующие: «Многообразие образовательных методов» или «Обучение физически неполноценных детей». Незадолго до прихода Шебы он ввел в школе систему пресловутого «Надзора за настроем», заставив учителей еженедельно, в письменном виде, отчитываться о своем душевном состоянии. (Любого, кто признался в каких-либо проблемах, Пабблем терзал душещипательными разговорами с глазу на глаз. Понятно, что очень скоро все «отчеты» заполнились холуйскими заверениями в совершеннейшем благополучии.) Прежние почитатели Пабблема пытаются спасти свой престиж, заявляя, что его испортила власть.