— Да? Жаль. — Ричард слушал ее вполуха.
— Я, пожалуй, лягу.
Ричард лишь рассеянно хмыкнул в ответ, и Шеба уже взялась за ручку двери, как он вдруг оторвался от экрана:
— Ну а как там Кейтлин?
— Да ничего… Расплылась слегка. Типичная мамуля. — Шеба рассыпалась в немых извинениях перед ни в чем не повинной подругой.
— Угу, — зевая, кивнул Ричард. — Провинция людей калечит.
— Наверное. — Не дождавшись ответа, Шеба открыла дверь. — Ну ладно, я пошла. С ног валюсь.
Полчаса спустя, когда Ричард поднялся в спальню, Шеба плотно закрыла глаза и задышала как можно ровнее. Он разделся, взял книгу. Еще через четверть часа книга выпала из его рук и Ричард захрапел. Как ни странно, Шеба была разочарована. Или даже оскорблена. Нет, ей совсем не хотелось возбудить подозрения мужа, но она не могла избавиться от чувства, что такой вечер заслуживал более яркого финала. Как было бы чудесно, думала Шеба, проваливаясь в сон, если бы она могла поделиться с Ричардом.
На следующий день после уроков Конноли снова пришел в студию. После недолгой неловкой борьбы Шеба сдалась и позволила ему себя поцеловать.
— Знаешь, Стивен, — чуть погодя сказала она, — мы должны сохранить нашу тайну. Это очень, очень важно. Чрезвычайно важно. Ты ведь никому ничего не рассказал, нет?
Конноли возмутился:
— Само собой, никому! — И добавил: — Кроме друзей, конечно. Ну и еще там… кое-кого.
Шебу будто обухом по голове ударили. Потрясенная, она смотрела на него.
Конноли ответил издевательски долгим взглядом. И наконец расхохотался:
— Обдурили дурака!
Шеба не разделила веселья. Опустив руки ему на плечи, она вглядывалась в ухмыляющееся лицо парня.
— Никогда… слышишь, Стивен? Никогда с этим не шути.
Сохранить тайну будет непросто, предупредила его Шеба. Когда-нибудь ему захочется с кем-то поделиться их секретом, но даже если он будет доверять этому человеку как самому себе, даже если этот человек поклянется могилой матери — Конноли должен молчать.
— Я не такой! — заверил ее Конноли. — Не стукач! Я никому не донесу про вас.
— Про нас, — возразила Шеба. — Ты ведь тоже попадешь в переплет.
Она догадывалась, что не совсем права, но решила, что осторожность не повредит.
Стоя перед ней, Конноли мотал головой из стороны в сторону, как во время их первой встречи.
— Ладно, — хрипло буркнул он. — Поцеловать можно?
Через несколько минут, в углу за обжиговой печкой, и случилось настоящее падение Шебы.
— Все вокруг спрашивают: «Как она могла? Как решилась?», — однажды сказала мне Шеба. — А это проще простого. Не сложнее, чем выпить лишний бокал, точно зная, что наутро проснешься с похмельем. Или проглотить очередной пончик, от которых толстеешь. Очень похоже, Барбара. Ты твердишь себе: нет, нет, нет, а потом вдруг говоришь: а пошло оно все! Да!
В их первый раз, там, за печкой, Конноли все шептал что-то Шебе на ухо. Шептал настойчиво, но так невнятно, что Шебе пришлось переспросить несколько раз. И только когда он отпрянул от нее и почти гаркнул во все горло, слова сложились в понятную фразу: «Можно мне кончить прямо в вас, мисс?»
Впервые услышав эту историю, я утвердилась в своей догадке о том, какого рода секса можно ждать от пятнадцатилетнего любовника. Шеба со мной не согласилась бы. Она-то как раз передала слова Конноли как пример его подкупающе грубоватой галантности. Шеба никогда не вдается в детали своей постельной акробатики с Конноли, но когда речь заходит о сексе, мечтательно закатывает глаза и постанывает, будто задыхается. Думаю, не погрешу против истины, сказав, что физическая сторона отношений с юнцом ее устраивала. Я как-то довольно резко спросила, откуда, по ее мнению, неопытному подростку знать, чего ему надо — в сексуальном смысле. В ответ Шеба с улыбкой погрозила мне пальцем.
— Ага! В этом-то вся прелесть юности, — сказала она. — Все на лету схватывают!
* * *
Почему бы мне прямо здесь и сейчас не признать, что меня никогда особенно не тревожил вред, который связь с Шебой якобы нанесла психике Конноли. Не спорю — законы против таких учителей, как Шеба, необходимы. Моральный дух учреждения, разумеется, страдает от братания (прелюбодеяния) педагогов с подопечными. Но я ни в коем случае не подпишусь под чистоплюйским мнением о невинности всех тех, кто не достиг навязанной обществу возрастной планки в шестнадцать лет. Народ Британии устроил танцы на улицах по поводу обручения тридцатидвухлетнего наследника престола с девятнадцатилетней девушкой. А велика ли разница между девятнадцатью и пятнадцатью годами? Между тридцатью двумя и сорока одним? Неужели эта разница оправдывает восторг в одном случае — и презрение в другом? Подростки, которые идут на связь со взрослым, как правило, неплохо подкованы в сексуальных вопросах. Я имею в виду не только их сексуальный опыт, хотя опыт обычно имеется. Я имею в виду их талант — врожденный инстинкт, если хотите — к сексуальным игрищам. Наше общество почему-то причисляет к детям всех, кому нет шестнадцати. А в большей части мира мальчики и девочки старше двенадцати считаются взрослыми людьми. С началом половой зрелости им позволено делать все наравне со своими взрослыми соотечественниками — работать на заводах, охотиться на медведей, убивать друг друга, совокупляться. Возможно, у нас и есть веские причины продлить преимущества детства, но давайте хотя бы признаем проблемы, с которыми мы сталкиваемся, когда продлеваем его силком. С формальной точки зрения Конноли был «несовершеннолетним», а действия Шебы, опять же формально, были «насильственными»; и все-таки любой объективный наблюдатель согласился бы, что Конноли не только действовал добровольно, но и вкладывал в отношения с Шебой куда больше усилий, чем она. Я ни минуты не верила, что он пострадал от любовных утех с женщиной гораздо старше себя. Совсем наоборот — я убеждена, что мальчишка развлекся на славу. Ересь, скажете. Знаю. И тем не менее. Я так считаю.