Белокурая Ирочка, личный ассистент главного редактора — счастливая обладательница ног от ушей, губ бантиком и бюста пятого размера, помчалась выполнять указания босса. Под общим сбором в офисе редакции всегда подразумевалось отнюдь не собрание всего персонала, а приватное совещание четырех лиц, собирающихся в подобном составе лишь в минуты крайней трудности или спонтанно возникшей финансовой опасности и принимающих самые ответственные решения. В список этого импровизированного штаба входили помимо самого господина Зимина три его любимые пассии, в офисе «Тайн Урала» называемые не иначе как «триумвиратом заслуженных гарпий». К числу гарпий принадлежали: пресс-ассистент Ирина — томная блондинка, хитрая и гораздая на интриги, финансовый директор Марина — знойная брюнетка с формами восточной красавицы, умная и экономная; а также начальник отдела продаж — тощая рыжеволосая Алина, гибкая, будто змея, и настолько же коварная. Именно три эти девицы, отлично дополняющие друг друга как внешне, так и профессионально, но постоянно борющиеся за благосклонность своего шефа, и составляли движущую женскую силу журнала, способную разрушить дом, выдать замуж дочь и сломать дерево. Между собой три заслуженные гарпии не ладили никогда, хотя на публике лезли вон из кожи и бюстгальтеров, старательно демонстрируя видимость самой сердечной дружбы. Они тратили немало сил на уничтожение соперниц, по приказу начальника вынужденные ограничиваться только мелкими подлянками, но не доходя до откровенного травматизма и членовредительства. Они блестяще справлялись со своими прямыми обязанностями и способствовали росту популярности журнала. В общем, они были настоящими женщинами! Ведь за каждым умным мужчиной стоит еще более умная женщина. А зачастую — даже не одна…
Ровно через пять минут три пунктуальные красотки, одетые в деловые костюмы, чинно расселись вокруг стеклянного конференц-стола, вооружились блокнотами, карандашами, чашками с кофе и выжидающе воззрились на своего обожаемого шефа. Николай Владимирович вежливо кашлянул и заговорил…
К утру снегопад прекратился, а небо прояснилось, приобретя оттенок прозрачной, ничем не замутненной голубизны. Точь-в-точь как Галкины глаза, не обремененные избытком серьезных мыслей. Я бодро шагала по чисто разметенной трудолюбивыми дворниками асфальтовой дорожке, огибающей мой дом. Наручная «Чайка» показывала ровно восемь, и, следовательно, у меня имелся целый час в запасе, коий я намеревалась употребить с толком. Прогуляюсь, подумаю, проанализирую свое сумбурное житье-бытье, потому что спонтанно пробудившаяся интуиция подсказывала — этому часу суждено стать последним спокойным моментом в моей жизни, причем стать таковым на весьма долгий срок.
Я прошла мимо еще не открытой парикмахерской и проигнорировала полупустую автобусную остановку, на которой отсвечивало несколько откровенно не выспавшихся личностей. С сочувствием глянула на опухшие, одутловатые лица едва отошедших от новогодней пьянки горожан и понимающе хмыкнула: ничего удивительного тут нет, просто привык народ за праздники спать чуть ли не до обеда.
С сочувствием глянула на опухшие, одутловатые лица едва отошедших от новогодней пьянки горожан и понимающе хмыкнула: ничего удивительного тут нет, просто привык народ за праздники спать чуть ли не до обеда. А первый рабочий день, внезапно наступивший после двухнедельного загула, можно справедливо приравнять к тяжелейшему эмоциональному и физическому стрессу. Чем мы, русские, всегда удивляем педантичных и скрупулезных иностранцев — так это нашей широкой, ни в чем не знающей удержи натурой. Пьем — так до дебоша, гуляем на свадьбе — до драки, на похоронах тещи — три баяна порвем, воюем — исключительно до победы, а любим — всегда до гробовой доски… Ну и само собой: едим — не досыта, спим — без просы… Гм, хронически недосыпаем, короче… А что касается кризиса, так, похоже, он тут ни при чем, да и людям нашим — нипочем. И не такое видывали! Придя столь бесхитростным образом к закономерному выводу, что физиономии торопящихся на работу обывателей можно разделить на две категории: «кто здесь?» и «где это я?», я миновала остановочный комплекс и потопала дальше, ведомая умопомрачительным ароматом свежей выпечки, струящимся от хлебного ларька. Кстати, именно здесь продают так понравившиеся Рейну слоеные булочки. Я весело помахала мелькнувшей в окошке ларька тете Гале, на пальцах показав «четыре». Булочница согласно кивнула. Отлично, заберу оставленные для меня булочки на обратном пути — побалую Рейна. Полагаю, сегодня я в издательстве долго не задержусь, а стоять в одной очереди с вздорными и крикливыми, будто черноморские чайки, бабками — удовольствие сомнительное.
Вот по телевидению все трезвонят — ах, мировой терроризм, ах, угроза благополучию нации! А я считаю — фигня это несущественная, пропаганда и провокация! Настоящий мировой терроризм — это отнюдь не ирландские головорезы или приснопамятный Усама бен Ладен, а наши отечественные бабульки (которые запросто любому ваххабиту прикурить дадут), вместо пояса шахидок обмотанные расписными посадскими платками и вооруженные бездонными авоськами, куда более вместительными, чем знаменитая «бочка данаид». Спрашивается, и какого черта они ошиваются по магазинам именно в то самое время, когда у всех работающих людей наступает обеденный перерыв? Или точно после окончания работы? Они что, не могут посетить магазин в десять часов утра или в три пополудни? Не-э-эт, я абсолютно уверена — наши бабки все делают не просто так, а специально, намеренно создавая сутолоку, шум и ажиотаж. И никаких нервов уже не хватает стоять в очереди за каким-нибудь «божьим одуванчиком», чтобы купить булку хлеба и ждать, пока бабусечке взвешивают: «сто грамм барбарисок, тридцать грамм «Морских камушков» и пять сушек». Нет, я, конечно, понимаю, что бабушке на ее крошечную пенсию ничего другого и не достается, но зачем ходить за покупками в самое горячее для работающих людей время? Да не иначе как от вредности! А когда наши телевизионные, буквально лопающиеся от сытости либерасты и псевдогуманисты начинают в очередной раз бурно осуждать преступление студента Раскольникова, по версии Достоевского, зарубившего топором старуху-процентщицу, то мне нередко хочется ввернуть наболевшее: «И поделом бабке!»… Ибо забодали уже!