130
Высшая справедливость и кротость как состояние ослабления (Новый
Завет и первоначальная христианская община, являющаяся полной
betise у англичан, Дарвина, Уолеса). Ваша справедливость, о высшие
натуры, гонит вас к suffrage universel и т.п., ваша человечность — к
кротости по отношению к преступлению и глупости. С течением времени
вы приведете этим путем глупость и необдуманность к победе:
довольство и глупость — середина.
С внешней стороны: столетие необычайных войн, переворотов,
взрывов.
С течением времени
вы приведете этим путем глупость и необдуманность к победе:
довольство и глупость — середина.
С внешней стороны: столетие необычайных войн, переворотов,
взрывов. С внутренней стороны: все большая слабость людей,
события как возбудители. Парижанин как европейская крайность.
Следствия:
1) варвары (сначала конечно под видом старой культуры);
2) державные индивиды (там, где варварские массы сил
скрещиваются с несвязанностью по отношению ко всему прежде
бывшему): Эпоха величайшей глупости, грубости и ничтожества масс, а
также эпоха высших индивидов.
{49}
131
Бесчисленное множество индивидов высшей породы гибнут теперь:
но кто уцелел, тот силен, как черт. Нечто подобное было во времена
ренессанса.
132
Что отличает нас, действительно хороших европейцев, от людей
различных отечеств, какое мы имеем перед ними преимущество? — Во-
первых, мы — атеисты и имморалисты, но мы поддерживаем религии и
морали стадного инстинкта: дело в том, что при помощи их
подготовляется порода людей, которая когда-нибудь да попадает в наши
руки, которая должна будет восхотеть нашей руки.
Мы по ту сторону добра и зла, но мы требуем безусловного признании
святыни стадной морали.
Мы оставляем за собой право на многоразличные виды философии, в
проповеди которой может оказаться надобность; таковой при случае
может быть пессимистическая, играющая роль молота; европейский вид
буддизма тоже при случае может оказаться полезным.
Мы будем, по всем вероятиям, поддерживать развитие и
окончательное созревание демократизма: он приводит к ослаблению
воли; на социализм мы смотрим как на жало, предотвращающее
возможное душевное усыпление и леность.
Наше положение по отношению к народам. Наши предпочтения; мы
обращаем внимание на результаты скрещивания.
Мы — в стороне, имеем известный достаток, силу; ирония по
отношению к «прессе» и уровню ее образования. Забота о том, чтобы
люди науки не обратились в литераторов. Мы относимся презрительно ко
всякому образованию, совместному с чтением газет и в особенности с
сотрудничеством в них.
Мы выдвигаем на первый план наше случайное положение в свете
(как Гете, Стендаль), внешние события нашей жизни и подчеркиваем их,
чтобы ввести в обман относительно наших задних планов. Сами мы
выжидаем и остерегаемся связывать с этими обстоятельствами нашу
душу. Они служат нам временным пристанищем и кровом, в которых
нуждаются и которые приемлют странники, — мы остерегаемся в них
приживаться.
Мы имеем преимущество перед нашими собратьями людьми —
disciplinam voluntatis. Вся наша сила тратится на развитие силы воли,
искусства, позволяющего нам носить маски, искусства разумения по ту
сторону аффектов (также мыслить «сверхъевропейски», до поры до
времени).
Приуготовление к тому, чтобы стать законодателями будущего,
владыками земли; по меньшей мере, чтобы этим стали ваши дети.
Принципиальное внимание, обращенное на браки.
133
Двадцатый век. — Аббат Гальяни говорит где-то: Lа prevoyance est la
cause des guerres actuelles de l’Europe. Si l’on voulait se donner la peine de
ne rien prevoir, tout le monde serait tranquille, et je ne crois pas qu’on serait
plus malheureux parce qu’on ne ferait pas la guerre.
Так как я нимало не
разделяю миролюбивых воззрений моего покойного друга Гальяни, то я
и не боюсь кое-что предсказать и, таким образом, быть может, подать
повод к появлению призрака войны.
Страшнейшее землетрясение вызовет и огромную потребность
одуматься; а вместе с тем возникнут и новые вопросы.
{50}
134
Настало время великого полдня, ужасающего просветления: мой род
пессимизма — великая исходная точка.
I. Коренное противоречие в цивилизации и в возвышении человека.
II. Моральные оценки как история лжи и искусство клеветы на службе
у воли к власти (стадной воли, восставшей против более сильных
людей).
III. Условия всякого повышения культуры (возможность отбора за
счет толпы) суть условия роста вообще.
IV. Многосмысленность мира как вопрос силы, которая
рассматривает все вещи под перспективой их роста. Морально —
христианские суждения ценности как восстание рабов и рабская
лживость (по сравнению с аристократическими ценностями античного
мира).