Мы с ней погадали на кофейной гуще, и вышло, что его хотят извести ядом. Тогда мы отправились его спасать и прибыли в последнюю минуту. Дальнейшие события Василию Ивановичу были известны, но он попросил их уточнить и с удовольствием выслушал детективную версию в моем литературном изложении.
В свою очередь Василий Иванович рассказал историю знакомства с Вошиным. Подружились они еще в Петербурге, во время службы в Преображенском полку. Когда Трегубов, получив богатое имение, вышел в отставку, Вошин не захотел расстаться с любимым другом и последовал за ним в деревню.
Здесь он взял на себя управление и вскоре стал незаменимым человеком. Потом к нему приехала сестра Аграфена Михайловна, которую Иван Иванович стал сватать за Трегубова. Последний вяло сопротивлялся, но, в конце концов, подчинился настоятельным советам заботливого друга и сделал девице предложение.
Судя по всему, Василий Иванович был милым, незлобивым, небольшого ума человеком. Ему крупно повезло только с выигрышной внешностью. С ее помощью он вытащил из императорской постели козырную шестерку.
На более высокую карту не хватило талантов, но и то, что у него оказалось на руках, дарило приятную, сытую жизнь. Его бедой, на мой взгляд, был талант притягивать к себе всяческих аферистов. Как я заметил, вслед за Иваном Ивановичем уже выстроилась целая очередь прохиндеев, имеющих виды на него и на его имущество.
С одной из таких особ Аля беседовала в итальянской гостиной. Однако, в отличие от моей любезной, у меня не было ни малейшего желания устраивать жизнь и дела этого баловня судьбы.
Однако, в отличие от моей любезной, у меня не было ни малейшего желания устраивать жизнь и дела этого баловня судьбы.
Ревность, которой я, естественно — было бы к кому — не испытывал, не имела к моей позиции никакого отношения. В русском фольклоре есть соответствующая поговорка: «Свинья грязь всегда найдет». Мне было ясно, что Трегубов, со своим мягким характером, так и будет всю жизнь привлекать людей, подобных любезному другу Ивану Ивановичу. Такие люди, как он, в чем-то даже социально опасны. В конце концов, это в его имении, на его средства построили страшную тюрьму, а он не удосужился дойти до задов своей усадьбы и помешать творимому здесь произволу и преступлению.
Впрочем, как истинный русский человек, я все-таки лучше отношусь к душевному и честному лентяю Обломову, чем к хапуге и рационалисту Штольцу (если кто помнит таких персонажей из романа Гончарова «Обломов»), однако, если будет нужда, дело предпочту иметь со вторым, а не с первым.
Теперь, когда Вошин был разоблачен, Трегубов задним числом начал вспоминать жалобы, которым он «не придавал значения», дворовых девушек, сельских старост, обобранных им зажиточных крестьян.
Аля была всецело на стороне жертвы (симпатяги-тунеядца) и корчила недовольные гримасы моим мысленным комментариям к его безответственным поступкам.
В конце концов, мне надоело слушать душевные стенания простофили, и я предложил обыскать комнату управляющего в надежде найти в ней какие-нибудь материальные доказательства его подлых поступков.
Трегубову идея понравилась. Он тут же приказал слуге позвать дворецкого и отдал необходимые распоряжения. Вошин вызывал к себе такую ненависть у всех живущих в доме, что все, что предпринималось против него, делалось быстро и очень добросовестно. Через полчаса обыск был закончен, и торжествующие слуги притащили целый клад, найденный в сундуках бывшего управляющего.
В спальню хозяина собрались все его родственники и приживалы. Вид ценностей разбудил у них нездоровые инстинкты. В адрес опального управляющего посыпались угрозы и проклятия.
Оказалось, что все присутствующие, свято блюдя интересы Трегубова, давно подозревали Ивана Ивановича в корысти, собирались его разоблачить, да вот как-то не получалось. Я не стал вникать во внутренние отношения этого тесного, скучного и неинтересного мне мирка. Тем более рассматривать вместе с ними найденные сокровища.
Меня не заинтересовали ни ювелирные украшения, ни мешочки с серебряными монетами, ни пачки ассигнаций. Вот если бы там оказались какие-нибудь необычные вещи, которые могли указать на связи Вошина с моими недругами, было бы совсем иное дело. То, что я попал в эту передрягу не случайно, а меня в нее опять каким-то образом втянули, не вызывало почти никаких сомнений.
Разговор в спальне велся на двух языках: русском и французском. Я не прислушивался, о чем говорят между собой эти неинтересные мне люди. Но вдруг меня как будто током ударило: моя Алевтина, которая и по-русски говорила через пень-колоду, вдруг вмешалась в беседу на французском языке!
Я еще мог как-то понять употребление ею новых слов, вроде «промблема», часто используемых мною, но французский язык, на котором она если и говорила когда-то, то только в раннем детстве, никак не объяснялся!
Оставив разгадку этого феномена напоследок, я пока что внимательно разглядывал Василия Ивановича. Завидовский барин был чудо как хорош, даже несмотря на болезненную бледность. Ему явно был не чужд комплекс нарцисса, чувствовалось, что он стремится всем нравиться, в чем, надо сказать, неплохо преуспевает.