— Чем же я обидел столь могучего воина, как ты?
— Я обижен не на тебя, Ахиллес. Я обижен за тебя.
— Вот как? — Пелид изумленно нахмурил брови. — И кто же, по-твоему, обижает меня?
— Ванакт ванактов, — сказал я.
— Атрид?
— Да. Эта война, затеянная из-за его гордости, война, в которой мы все участвуем. Она принесет ему новые земли, она принесет ему богатства, она принесет ему империю. Но войну ведь выиграет не он. Войну выиграешь ты, ибо никто из врагов не может устоять перед твоим разящим мечом. А с чем останешься в итоге ты, Пелид?
— Со славой.
— Со славой воина, который сражался за Агамемнона? Со славой одного из многих тысяч? Мне кажется, ты достоин большего, Ахиллес.
— Например?
— Чье имя кричат воины во время битвы? — спросил я. — Они повторяют имя человека, который привел их сюда, а сам отсиживается в лагере или за многочисленными рядами воинов? Или они кричат твое имя, Ахиллес?
— Мое!
— Они пойдут за тобой туда, куда только ты сможешь их отвести. — В Аид, подумал я. — А что касается славы и памяти потомков… Имена воинов знают немногие, но имена императоров известны всем.
— Ты предлагаешь мне империю?
— Я предлагаю тебе подумать о том, чего ты на самом деле заслуживаешь. Ты же знаешь, я — человек посторонний и моя страна находится далеко отсюда. Со стороны мне виднее.
— Воины пойдут за ним, — сказал Патрокл. — Но империя — это не только воины. Элладой правят Золотые Микены, и…
— И у Агамемнона как раз есть дочь на выданье, — сообщил я. Ее очень удачно не принесли в жертву в Авлиде. — Породнившись с Атридом, Ахиллес получит законные права на трон. Если с Агамемноном и прямым наследником что-нибудь… случится.
А ведь ему нравится, подумал я, видя, как идея овладевает Ахиллесом. Даже выражение лица поменялось, и плечи сами собой расправились. Уже видит себя императором.
Но Агамемнон ведь не дурак.
Столкнув силу с силой, гордость с гордостью, амбиции с амбициями, жажду с жаждой, смогу ли я сделать то, что не под силу всему войску Приамида? Смогу ли выключить Ахиллеса из расклада?
Воспой, о Муза, глупость Ахиллеса, Пелеева сына.
Видят боги, мне даже не пришлось его убеждать, и выстроенная мной стройная аргументация необходимости возглавить империю пропала втуне. Дурак богоравный так загорелся моей идеей, что буквально вылетел из шатра, не дав мне договорить.
Думаю, не стоит уточнять, куда он побежал?
Оставаться наедине с Патроклом, который смотрел на меня не слишком добрыми глазами, мне не хотелось, так что я вежливо откланялся и пошел прогуляться по берегу, одновременно активируя монитор и вызывая изображение шатра вождя вождей.
Ночь предстояла долгая.
Гермес подтвердил, что имперские амбиции Агамемнона благословлены самим Зевсом. То-то я замечаю, что Атрид пользуется именем Громовержца направо и налево. Зевс с нами, такова воля Зевса… Это ведь он не для красного словца.
Он знает.
Царь царей, вступивший в сговор с царем богов. Убийственный тандем.
Кто может ему противостоять? Младший сын, бог на побегушках, его правнук и человек, свалившийся к ним на голову из далекого будущего?
Это обнадеживает, не так ли?
Дэн
Проект надо остановить, подумал я, потому как неизвестно, чем дело может закончиться.
Мы уже доигрались до потери Италии и христианства как одной из главных мировых религий, и фиг знает до чего еще мы можем доиграться.
Настоящее оказалось слишком зыбким.
Но я прекрасно понимал, что остановить проект сейчас просто невозможно. Самый кассовый проект в мировой истории телевидения, шоу, которое смотрит больше половины населения земного шара.
Мне не удастся убедить Билла, что это слишком опасно. «Троя» — это ведь не только деньги. Это власть. Власть над умами зрителей.
Да и какие у меня есть основания? Никто не помнит, что до проекта мир был другим. Никто, кроме меня самого. И как мне убедить всех остальных, а главное, как мне убедить самого себя, что мир действительно изменился, а я не сумасшедший?
Мне надо было подумать. Крепко подумать. И делать это лучше всего вне проекта.
Я взял отгул.
Мой непосредственный начальник, генеральный продюсер мистер Джон Мур, не слишком сопротивлялся. Все шло как по маслу. Рейтинги росли, доходы множились, а большего нельзя было и желать.
Впервые за последние месяцы я вышел из нашего корпоративного здания в город.
Мне было страшно. Я отвык от города, и я боялся увидеть в нем перемены, которых раньше не было.
Но все было нормально, по крайней мере на вид.
Люди как люди, дома как дома, машины как машины.
Я взял такси и отправился к себе на квартиру. Там царило запустение, и это было хорошо. Я сделал заказ в ближайшем продуктовом магазине, доверху забил холодильник припасами, сварил себе кофе, распечатал блок сигарет и устроился в своем любимом кресле, которого мне так не хватало все эти долгие месяцы внутри проекта.
Может быть, все не так уж и плохо?
Ну недосчитались одной страны и одной религии, но ведь глобальной катастрофы не произошло. Лишившись христианских заповедей, люди все равно соблюдают законы, в том числе и Конституцию Соединенных Штатов, преступность осталась на том же уровне, что и была, никто не растлевает малолетних на улицах… Может, человечество не так уж и нуждалось в христианстве?