«Когда?нибудь никто и не вспомнит, что она вообще когда?то жила на этом свете», — записал я в тетради. И добавил: «И про меня не вспомнят». Память же тоже не вечна. И тогда, получается, от тебя не остается ничего, ни призрака, ни даже его тени. Поначалу Аляска не оставляла меня ни на минуту, даже во сне, а теперь, по прошествии всего нескольких недель, ее образ уже начал ускользать, распадаться в сознании, и не только в моем, — она как будто бы умирала повторно.
Полковник, который с самого начала руководил расследованием и которому было крайне важно понять, что же случилось в ту ночь, в то время как я сам думал лишь о том, любила ли она меня, сдался, так и не найдя ответов. А мне имевшиеся у меня ответы не нравились: Аляска, похоже, мало значения придала тому, что случилось между нами, раз уж даже Джейку об этом не рассказала; наоборот, она с ним любезничала, не дав ему никакого повода заподозрить, что всего за несколько минут до этого я целовал ее пьяные губы. А потом в ней что?то щелкнуло, и то, что некогда возникло, начало распадаться.
Может быть, другого ответа мы уже не получим. Ее не стало, потому что так бывает со всем. Полковник, похоже, смирился с этой мыслью, но расследование, которое он начал, стало теперь тем единственным, что не давало пропасть мне, и я еще надеялся на озарение.
А потом в ней что?то щелкнуло, и то, что некогда возникло, начало распадаться.
Может быть, другого ответа мы уже не получим. Ее не стало, потому что так бывает со всем. Полковник, похоже, смирился с этой мыслью, но расследование, которое он начал, стало теперь тем единственным, что не давало пропасть мне, и я еще надеялся на озарение.
через шестьдесят два дня
В СЛЕДУЮЩЕЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ я проснулся, только когда солнце поднялось уже довольно высоко, пробилось сквозь жалюзи и уронило луч мне на лицо. Сначала я укрылся с головой одеялом, но мне стало нечем дышать, так что я встал и решил позвонить родителям.
— Майлз! — воскликнула мама даже прежде, чем я поприветствовал ее. — Мы установили определитель номера.
— И он каким?то чудесным образом угадывает меня, даже когда я звоню с автомата?
Она рассмеялась:
— Нет, просто пишет «автомат» и код региона. Остальное я сама вычислила. Как ты там? — заботливо спросила она.
— Нормально. Я, правда, отстал по некоторым предметам, но теперь я снова взялся за учебу, так что надеюсь наверстать, — сказал я, и это практически целиком было правдой.
— Я понимаю, что тебе сейчас тяжело приходится, дружок, — ответила мама. — Кстати! Знаешь, с кем мы столкнулись вчера на вечеринке? С миссис Форестер. Она у тебя вела в четвертом классе! Помнишь? Она тебя не забыла и очень хорошо о тебе отзывалась, мы поговорили… — Я, конечно, был рад слышать, что миссис Форестер высоко ценила меня в четвертом классе, но слушал я лишь вполуха, разглядывая каракули на покрашенной белой краской сосновой стене по обеим сторонам от телефона в поисках чего?нибудь новенького, что удастся разгадать («У Лэйси — пятница, 10» — о вечеринке выходников, это я понял) -…вчера мы ужинали с Джонстонами, и, к сожалению, по?моему, твой папа перебрал вина. Мы играли в шарады, и он был просто ужасен. — Мама рассмеялась.
Я чувствовал себя очень уставшим, но кто?то утащил стоявшую ранее у автоматов лавочку, поэтому я опустил свою костлявую задницу на твердый бетонный пол, натянув металлический телефонный провод и подготовившись выслушивать длинный мамин монолог, и вдруг подо всеми каракулями я увидел нарисованный цветочек. Двенадцать продолговатых лепестков вокруг закрашенной сердцевинки на белой, как маргаритка, стене. Маргаритки, белые маргаритки, я вдруг услышал ее голос: Толстячок, что ты видишь? Смотри, — и я увидел, как она сидит тут пьяная, треплется ни о чем с Джейком. Что ты делаешь? — Ничего, просто рисую, просто рисую. О, господи!
— Майлз?
— Да, мам, извини. Чип пришел. Мы заниматься собирались. Мне пора идти.
— Ты потом еще перезвонишь? Папа наверняка тоже хочет с тобой поговорить.
— Ага, мам, да, конечно. Я люблю тебя, не забывай. Я пойду, пока.
— Я, кажется, кое?что нашел! — закричал я Полковнику, спрятавшемуся под одеялом, но мой возбужденный призыв и вероятность того, что я что?то — хоть что?то — нашел, немедленно подняли его на ноги.
Он спрыгнул со своей полки. Прежде чем я успел что?то сказать, он наклонился, поднял рубашку и майку, в которых ходил накануне, напялил их и вышел вслед за мной.
— Смотри, — показал я, и он опустился на корточки.
— Да. Это ее. Она всегда такие цветочки рисовала.
— Помнишь, она и Джейку сказала: «Просто рисую». Он спросил ее, что она делает, а Аляска ответила: «Просто рисую», а после этого воскликнула «О, господи» и распсиховалась. Она нарисовала цветок и что?то вспомнила.
— У тебя отличная память, Толстячок, — признал Полковник, а я не понял, почему он к этому так равнодушен.
Она нарисовала цветок и что?то вспомнила.
— У тебя отличная память, Толстячок, — признал Полковник, а я не понял, почему он к этому так равнодушен.
— А потом психанула, — повторил я, — и взяла тюльпаны, пока мы убежали за петардами. Глядя на свой рисунок, она вспомнила что?то там, что она забыла, и из?за этого распсиховалась.