— Ну что, уроки?и поделаем?
В первый день семестра нам еще почти ничего не задали, но она стала читать текст по английскому. А я взял с полки Лариной соседки биографию аргентинского революционера Че Гевары — стену украшал постер с его портретом. И лег рядом с ней на нижний этаж кровати. Я начал с конца: я иногда так делаю, когда не планирую читать всю биографию целиком, — и без особого труда отыскал предсмертное высказывание. Когда его взяли в плен боливийцы, Че Гевара сказал: «Ну, стреляй, трус. Всего лишь человека убьешь». Я вспомнил последние слова Симона Боливара из романа Маркеса: «Как же я выйду из этого лабиринта?!» Похоже, у этих революционеров из Южной Америки прирожденная способность умирать. Я зачитал цитату Ларе. Она повернулась на бок и положила голову мне на грудь:
— Почему ты так и?интересуешься предсмертными словами?и?
Как ни странно, я о причинах никогда не задумывался.
— Не знаю, — ответил я, положив руку ей на поясницу. — Иногда они просто забавные. Например, когда шла Гражданская война, генерал Седжвик сказал вот что: «С такого расстояния они даже слона не подстре…», и тут в него попали. — Лара рассмеялась.
— Лара рассмеялась. — Но часто в смерти людей можно увидеть их жизнь. Последние слова показывают, что это за человек был при жизни, почему он прославился настолько, что кто?то записал его биографию. Понятно я говорю?
— Да, — сказала она.
— Да? Просто «да»?
— Да, — повторила Лара и продолжила чтение.
Я не знал, как с ней разговаривать. Эта попытка меня расстроила, так что через некоторое время я встал.
И поцеловал ее на прощание. Хоть это я сделать мог.
У себя в комнате я застал Аляску с Полковником, и мы пошли к мосту, где я снова поведал свой катастрофический опыт фелляции в мельчайших подробностях.
— Не могу поверить, что она у тебя дважды за день взяла, — сказал Полковник.
— По сути, один раз. На самом деле один, — поправила Аляска.
— Да все равно. Ну… Все равно. Толстячку на дудочке поиграли.
— Бедный Полковник, — сказала Аляска с жалостливой улыбкой. — Я бы сделала тебе минет из сострадания, но я все же слишком привязана к Джейку.
— Ужас какой, — сказал Полковник, — тебе только с Толстячком полагается флиртовать.
— Но у Толстячка теперь есть па?адру?ужка! — И она засмеялась.
Вечером мы с Полковником пошли в комнату Аляски — отметить успех «Ночи в сарае». Она с Полковником последние пару дней только и праздновала, а у меня сил взбираться на «Земляничный холм» не было, поэтому я просто сидел и жевал крендельки, пока они пили вино из бумажных стаканчиков с цветочками.
— Мы уже не из бутылки хлещем, — отметил Полковник. — Серьезными людьми становимся.
— Это старинный южный алкоконкурс, — ответила Аляска. — Мы сегодня устроим Толстячку вечер из жизни настоящих реднеков: будем пить по стаканчику, один за другим, пока слабак не упадет.
Именно так они и сделали, поднявшись только в 23:00 выключить свет — чтобы Орел не прилетел. Они немного болтали, но в основном пили, я как?то отключился от разговора и принялся в темноте разглядывать корешки книг из «Библиотеки жизни Аляски». Даже после мини?потопа, из?за которого она потеряла какую?то часть своей коллекции, я мог бы одни названия читать до утра. На одну из стопок она необдуманно поставила пластиковую вазу с солидным букетом белых тюльпанов, и я поинтересовался, откуда они, а она мимоходом ответила: «У нас с Джейком годовщина»; подробностями на эту тему я решил не интересоваться и продолжил изучать корешки, думая о том, что мне делать со знанием последних слов Эдгара Алана По (к вашему сведению: «Господи, спаси мою бедную душу»), и вдруг мое внимание привлекли слова Аляски:
— Толстячок нас даже не слушает.
А я возразил:
— Слушаю.
— Мы говорили про игру «Правда или действие». Она для семиклассников или до сих пор годится?
— Я не играл ни разу, — признался я. — У меня в седьмом классе друзей не было.
— Тогда решено! — прокричала она несколько громковато, если учесть поздний час, да еще и тот факт, что она в открытую пила вино в собственной комнате. — Правда или действие!
— Хорошо, — согласился я, — только с Полковником я обниматься не буду.
Полковник сидел в углу, скрючившись:
— Я тоже не могу обниматься. Слишком напился.
И Аляска начала:
— Толстяк, правда или действие?
— Действие.
— Возьми меня.
И я повиновался.
Вот так сразу. Я нервно рассмеялся, а Аляска приблизилась ко мне, наклонила голову, и мы поцеловались.
И я повиновался.
Вот так сразу. Я нервно рассмеялся, а Аляска приблизилась ко мне, наклонила голову, и мы поцеловались. Между нами — ноль слоев ткани. Наши языки, танцуя, перемещались то в мой рот, то в ее, пока не осталось ни моего рта, ни ее рта — они сплелись в один общий рот. Вкус сигарет, «Маунтин дью», вина и бальзама для губ. Она коснулась рукой моего лица, провела нежными пальцами по подбородку. Мы опустились на кровать, не переставая целоваться, Аляска сверху, а я начал двигаться, лежа под ней. На миг я отстранился и спросил: «Что тут происходит?», а она прижала палец к собственным губам, и мы продолжили целоваться. Потом она схватила мою руку и положила ее себе на живот. Я осторожно перевернул ее и лег сверху, ощутив рукой плавный изгиб ее спины.