Макаров понял это куда быстрее приятеля и сразу же перешел к делу:
— Простите, а нельзя ли переправить нас вниз? На твердую землю?
— Чуть позже, — ответил человек будущего.
Но голографическая копия, в виде которой человек будущего появился перед своими гостями, говорила сама за себя.
Макаров понял это куда быстрее приятеля и сразу же перешел к делу:
— Простите, а нельзя ли переправить нас вниз? На твердую землю?
— Чуть позже, — ответил человек будущего. — Когда флюкты пофиксим. Простите за сбивку; я не предвидел раздувания канала…
— Стоп, стоп, стоп! — воскликнул Калашников, замахав руками. — А по-русски можно?!
— Ах да, — незнакомец расплылся в улыбке. — Виноват! Давайте по порядку: Марат Таранцев, элпер Института Времени.
— Артем Калашников, — ответил Калашников, — заместитель директора… а ныне безработный. Извините за банальный вопрос, но какой сейчас год?
— И по какому летоисчислению? — добавил Макаров и только потом представился. — Павел Макаров, тоже безработный!
— Две тысячи двести пятьдесят пятый, — сказал Таранцев. — От рождества Христова. Вы не беспокойтесь, прошлое у нас общее. До самого… — Он обеспокоенно посмотрел на Калашникова. — До две тысячи первого? Я не ошибся?
— Одиннадцатого декабря, — кивнул Калашников. — Если быть абсолютно точным, то девятнадцать сорок восемь по пермскому времени.
— Сегодня семнадцатое мая, — сказал Таранцев. — Среда.
— Двадцать третий век, — усмехнулся Калашников. — Странно, что вы все еще понимаете русский язык.
— Как и любой другой, — пожал плечами Таранцев.
Калашников махнул рукой:
— Да Бог с ними, с языками! Скажите лучше, что вы с нами-то собираетесь делать? Например, вы специально на нас охотились, или мы — ошибка эксперимента?
Таранцев приоткрыл рот и склонил голову набок:
— И то, и другое. Мы прокладывали пробный канал…
— Тот самый, который раздулся? — вспомнил Калашников.
— Точно! — сверкнул глазами Таранцев. — В результате вы здесь, а моя теория — в мусорной корзине.
Калашников хотел сказать, что там ей самое место, но вовремя одумался.
— А как же тогда мы вернемся?! — спросил Макаров, уловивший-таки суть разговора.
— Вернетесь? — удивленно переспросил Таранцев. — Куда?
— Домой, — ответил Макаров. — В две тысячи первый год.
Таранцев вытянул губы в трубочку и покачал головой.
— Вы не понимаете, — сказал он. — Две тысячи первого года давно уже нет. Есть только две тысячи двести пятьдесят пятый.
— То есть как это нет?! — возмутился Макаров. — А мы откуда?!
Таранцев поднял руки на уровень глаз.
— Вот смотрите, — сказал он. — Это прошлое, — он потряс левой ладонью, — это будущее, — он потряс правой. — Вы думаете, они расположены так, — Таранцев расположил ладони параллельно друг другу. — А на самом деле — вот так! — Он сжал левую руку в кулак и обхватил его правой. — Прошлое — составная часть будущего. Вернуть вас обратно означает вот это.
Таранцев убрал с кулака правую ладонь, встряхнул ей в воздухе и спрятал за спину.
Калашников протяжно свистнул.
— То есть — уничтожить нас теперешних? — спросил Макаров.
— Не только вас, — ответил Таранцев. — Весь мир, появившийся после две тысячи первого года. Только так вы сможете оказаться в исходной точке.
— Нет уж, спасибо, — пробормотал Калашников. — Разве что вы будете очень настаивать…
— Значит, — перебил его Макаров, — мы здесь надолго? Может быть, даже навсегда?
— Совершенно верно, — кивнул Таранцев. — Скорее всего, навсегда.
— И что же нам теперь делать? — спросил Макаров, обращаясь скорее к Калашникову, нежели к Таранцеву. — В зоопарке работать, дикарями из прошлого?
— Действительно, — улыбнулся Калашников. — Я понимаю, Марат, что наше здесь появление оказалось для вас едва ли не большей неожиданностью, чем для нас с Пашей. Но когда вы нацеливали вашу машину времени на наш захолустный подвал, вы ведь наверное уже как-то представляли себе, что собираетесь делать с обнаруженными там дикарями?
Таранцев качнул головой:
— Вовсе не дикарями. Скорее, героями.
— Чего-о?! — воскликнул Макаров. — Вы нас ни с кем не путаете?!
— Нет, — спокойно ответил Таранцев. — Ваши биографии хорошо известны, ошибка исключена. Вы — те самые Павел Макаров и Артем Калашников.
— Те самые — которые? — спросил Калашников.
— Идеологи технотронной революции, — ответил Таранцев и вдруг нахмурился. — Погодите-ка… Две тысячи первый год…
— Какой еще технотронной революции? — захлопал глазами Калашников.
— Может быть, — встрял с предположением Макаров, — вы хотели сказать — ядерного православия?
— Нет, нет, — покачал головой Таранцев, — именно технотронной революции. Вот только началась она несколько позже, в две тысячи седьмом.
— А эта технотронная революция, — поинтересовался Калашников, — человечеству на пользу оказалась или во вред?
— Странно, — покачал головой Таранцев. — Рассказывать о технотронной революции Макарову и Калашникову! Вы что же, в две тысячи первом году еще совсем ничего не знали? Даже технологического императива?!
— Постойте-ка, — нахмурился Калашников. — Это, случайно, не про соответствие этики и технологии?
— Ну вот видите, — улыбнулся Таранцев. — Я же говорил, ошибка исключена. Вы — те самые!