— Спасибо, Даниил Федорович, — покачала головой Юля, — ну, удружил. Уж не знаю теперь, чем и отдариваться.
— Братину вина из троих рук принять, большей награды и не надо, — попытался отшутиться гость. — Да одежку сию на тебе увидеть.
Умом Юля понимала, что больших трат боярин на подарок не понес. Она уже привыкла к странному соотношению ценностей этого мира, в котором горностай ценился ниже грубо сработанного стеклянного стакана, мед — ниже желтоватого жесткого сахара; в котором смерд мог иметь пять лошадей и только одну пару штанов, а помещик — разъезжать на туркестанском жеребце с отделанной серебром упряжью и пухнуть с голоду, в котором рубленые дома ставились и сносились с легкостью матерчатых палаток, а обычные засапожные ножи с почтением передавались от отца к сыну, а при износе лезвия — относились к кузнецу, чтобы тот наковал новую режущую кромку.
— Проголодался с дороги, Даниил Федорович? — поинтересовалась Юля. — Сейчас откушать желаешь, али хозяина подождешь?
— А скоро вернуться обещал?
— К обеду, — подняла глаза к небу Юля. — Вроде, полдень уже настает, скоро подъедет. — Она хитро прищурилась, и добавила: — Щучьи головы с чесноком есть холодные, и уха с шафраном. А к приезду Варлама заячьи почки в молоке и с имбирем стушиться должны. Сама намедни в поле косого подстрелила, да Варлам двух кистенем зашиб.
— Да уж конечно подожду, боярыня, — рассмеялся дьяк. — Да и не гоже одному за стол садиться, коли хозяин недалече. Обожду.
Впрочем, Варлам Батов примчался скоро — еще до того, как боярин Адашев успел пересказать хозяйке московские новости. Стремительно влетев во двор, спрыгнул с коня, по-дружески обнял государева дьяка, поцеловал жену:
— Вели накрывать, Юленька, голоден, как волк. Ну смерды, ну крохоборы! Хоть бы кто у помещика спросил. Не поверишь, Даниил Федорович, свару из-за луга учудили, что я и вовсе никому не давал! Пришлось обоим начет назначить. Соседи в голос хохотали: кабы ссоры не вышло, так и косили бы дальше, я и не прознал. Но теперь… Ты какими судьбами у нас, Даниил Федорович?
— По твою душу, боярин Варлам Евдокимович, — дьяк, широко перекрестившись, поклонился Юле.
— Ты уж извини, хозяюшка, но в этот раз заберу я твоего мужа. Государь южные волости на татар исполчить повелел.
— Опять на татар? — удивился боярин Батов. — Ушли же они недавно? И вроде как, без добычи вовсе. У меня ни единого смерда не взяли.
— То дело другое, — покачал головой гость. — Весть из Крыма пришла, что по приказу султанскому хан набег на черкесские земли начинает. А поскольку племена тамошние уже полтора десятка лет, как Москве на верность присягнули, указал мне Иван Васильевич рать наскоро собрать и племена тамошние оборонить.
— Ясное дело, — кивнул хозяин усадьбы. — Ну, коли государь на службу призывает, стало быть, пойдем. От долга перед Русью Святой открещиваться не станем.
— И я с тобой, — моментально сообщила Юля. — Одного не отпущу.
— Ну куда тебе, Юленька? — развел руками Варлам. — То ведь не набег скорый, и не свой поход в охотку. Там ведь и в сечу ходить придется, и от лавы татарской строй держать…
— А то я в поход не ходила, — хмыкнула бывшая спортсменка. — Забыл, как мы крестоносцев на Луге долбали?
— Любая моя, — осторожно попытался возразить муж. — Но ведь не было у нас с тобой тогда детей малых. И хозяйства никакого не имелось. Только сабля, да шкура медвежья на двоих.
— Я на шкуре его спала, — пояснила Юля для навострившего уши Адашева. — А он рядом на траве.
— Помню, — кивнул гость. — Помню я историю про поход сей. Это когда опричник государев Зализа Семен Прокофьевич набег ордынский зимой остановил?
— Он самый, — кивнула Юля и запоздало сообразила, что спать зимой на траве, мягко выражаясь, затруднительно. — В общем, невенчаны мы еще были.
— Понятно, — пригладив бороду, кивнул Даниил Федорович. — Коли невенчаны, тогда да.
— Но будь моя воля, — не удержался Варлам, — я бы тебя и тогда в сечу не пустил.
— Не пустил бы в сечу, — не сдержав улыбки от давнего воспоминания, парировала Юля, — некого было бы потом в Каушту из Бора по реке домой везти.
— В общем, невенчаны мы еще были.
— Понятно, — пригладив бороду, кивнул Даниил Федорович. — Коли невенчаны, тогда да.
— Но будь моя воля, — не удержался Варлам, — я бы тебя и тогда в сечу не пустил.
— Не пустил бы в сечу, — не сдержав улыбки от давнего воспоминания, парировала Юля, — некого было бы потом в Каушту из Бора по реке домой везти. Ты помнишь, когда мне про десять сыновей первый раз сказал?
Батов тоже улыбнулся и взял жену за руки.
— Я вот рассказать тебе хотел, Варлам Евдокимович, — с серьезным выражением лица начал гость. — Про помещика нашего, Думова Сергея из-под Вологды. Ходил он на Засечную черту с ополчением, татар о прошлом лете стеречь. Так представляешь, вернулся через год домой, а приказчик его, оказывается, все добро продал, смердов обобрал до нитки, отчего те по соседям разбежались, казну всю помещичью собрал, да и сбежал с нею незнамо куда. Так и остался боярин Сергей только с тем, с чем в поход собирался: оружием, котелком медным, да топориком малым. Теперь побирается, сердешный, на дороге, что в Клин от Москвы ведет.